Последняя крестьянка

Через несколько дней я снова пошла к этому дому, чтобы познакомиться с Танькой поближе, а заодно предложить ей кой какую одежду и обувь. Дверь открыл хозяин, но меня не впустил, а позвал Таню. Она, стоя на пороге, выслушала, а когда вспомнила меня, подошла и мы договорились о времени прихода ко мне. Когда я уходила, она попросила 50 рублей на сигареты. Я дала. На следующий день она пришла во-время. Я ее накормила (она была здорово голодна), кое что поспрашивала ее, но Танька была не очень разговорчива, вещи не стала рассматривать, решила забрать все и попросила веревку. «Зачем?» — спросила я. «Чтобы связать». Я дала ей два больших пакета, а шубу она надела на себя. Стоял жаркий июнь. Уходя, она попросила «хоть 20 рублей на сигареты». Я дала. Таким образом, материала у меня уже поднакопилось, но меня заинтересовало, почему они не пустили меня в дом. На следующий день я набрала еще кое-каких тряпок и снова пошла к моим новым знакомым. На этот раз дверь была нараспашку и я вошла. Я не буду описывать, что я там увидела, скажу только, что было хуже, чем я думала. Но меня встретили приветливо. Сесть было не на что, и я распрощалась. В дверях Таня попросила рублей 20 на сигареты. У меня с собой денег не было, и я сказала, чтобы зашла завтра. Мне хотелось узнать, как Таня дошла до такой жизни, с чего все началось. А чтобы она была более разговорчивой, я решила угостить ее вином. Я ее покормила, она была опять очень голодна. Но с вином я, вероятно, переборщила, потому что Таня стала заливать такое… В основном, она похвалялась мужчинами, которые ее любили. Уважаемые люди областного города вставали перед ней на колени в ресторане и просили ее руки, но она ни кого не любила и от их приставаний сбежала в наш маленький городок. И сейчас только свистни, сказала Танька, и они будут у ее ног. А вообще-то, кто знает, что-то симпатичное в ее лице еще проглядывало. Уходя, она попросила 50 рублей на сигареты и что-нибудь с собой. Я дала. В калитке Танька сказала, что теперь будем общаться, от чего сердце мое чуть дрогнуло. После ее посещения я долго проветривала комнату.

Знакомство с Танькой было мне не очень приятно. Она вызывала во мне сложные чувства. Порой омерзение. А порой и жалость. Неужели никто не может ей помочь. И я подумала — может, мне рассказ написать для нее. Написать так, чтобы она увидела как бы со стороны весь ужас своего существования. И, кто знает, может, задумалась бы. Ведь она как-то обмолвилась, что неплохо бы полечиться. А ведь ей еще только тридцать. И она далеко не дура. Мне кажется — в ней дремлет хороший психолог. Например, Танька сообразила, сколько у меня можно просить денег, чтобы я не отказала. Не 100 и не больше, а 50 или 20. И я не отказывала.

После того, как я узнала, что до бесчувствия пьяную Таньку периодически подбирает полиция и помещает в изолятор (камеру-одиночку), мне захотелось отразить эти моменты ее жизни в рассказе. Но, чтобы отразить это художественно, я должна была познакомиться с помещением и условиями содержания в нем. И я пошла в дежурную часть полиции. Я заглянула в окошечко дежурного помещения и изложила свою просьбу, честно сказав, что пишу рассказ о вашей подопечной, и мне нужны сведения о ней, а также посмотреть помещение, где ее содержат.

— Как же, знаем такую, — вздохнула женщина — участковый инспектор, — частый гость она у нас. А более подробно вот эти ребята о ней расскажут.

И она кивнула в сторону двух молодых полицейских. Увидев, как ребята понимающе ухмыльнулись друг другу и цинично захохотали, я перевела разговор на осмотр изолятора. Все сразу посерьезнели и сказали, что вход посторонним в камеры категорически запрещен. Эти помещения только для преступников. Я продолжала настаивать и, видя, что от меня не отвязаться, отправили к начальнику полиции. Пока я поднималась на второй этаж, начальнику, видимо сообщили по телефону о причине моего посещения, потому что он не удивился моей просьбе и заявил что — нельзя.

— Неужели ни при каких обстоятельствах нельзя, — разочарованно произнесла я.

— Ну, только, если совершите убийство, — сказал он.

— А если я напьюсь или раздерусь? — спросила я.

— Тогда только штраф.

— Почему Таньке можно, а мне нельзя?

— А она штраф не платит, не с чего. Поэтому и сажаем ее на двое суток.

— Тогда придется мне описать помещение со слов Таньки, — вздохнула я.

— А вы мне принесите рассказик-то посмотреть.

На этом и расстались.

Когда я спустилась вниз, там был какой-то переполох, двери камер были раскрыты, из одной выбежал дежурный со шваброй и ведром. «Не разрешил», — вроде как с облегчением, кладя телефонную трубку, кивнула участковый инспектор дежурному. Тот досадливо сплюнул, кидая швабру и ведро в угол. «Выпусти ее», — кивнула инспектор на меня. Прежде чем выйти, я пообещала дать им почитать черновик рассказа. «Мне первой», — сказала инспектор. И меня почти вытолкали на улицу.