Последняя любовь Аскольда

Наконец из хором вышел сам князь Черный – пожилой мужчина, довольно еще привлекательный, несмотря на возраст: поджарый, высокий.

Он был не один. Молодой мужчина в княжеском облачении сопровождал его. Рыжие волосы и бородка и россыпь мелких веснушек совершенно не портили его худощавое длинноносое лицо. Зеленые глаза были обрамлены по-девичьи загнутыми ресницами. Эта нежная красота лишь придавала лицу завершенный вид и не скрывала сильную волевую натуру, проявлявшуюся и в гордой осанке, и в твердом взгляде, и в строгости четко очерченных губ.

Князь Черный обвел всех присутствующих мрачным взглядом. Видно было, что его оторвали от отдыха и он не успел еще полностью проснуться и прийти в себя. Спутник же его, напротив, выглядел бодрым, в лице его не было заметно и тени загула.

Старый купец, запинаясь и оглядываясь на Найду, как бы ища поддержки, рассказал суть дела.

Внимательно слушая, князь Черный хмурился все больше. Дар и Ярина, наблюдая за ним, совсем упали духом.

Но у князя голова раскалывалась и ломилась с похмелья, и когда купец замолчал, он почесал затылок и обратился к своему спутнику:

– Что скажет гость мой, князь Бажан? Как у него в княжестве извод вершится?

Молодому князю не было никакого дела до чужих подданных, и вопрос, заданный напрямик, застал его врасплох и несколько смутил, тем более самому ему еще никогда не приходилось судить воров.

Он посмотрел на узников в пыли. Девица показалась ему симпатичной, но вот ее волосы цвета воронова крыла внушали какую-то непонятную неприязнь – не иначе колдунья. И смотрит исподлобья. С такими женщинами опасно связываться.

Бажан откашлялся и произнес:

– Воров наказывать надо, чтобы другим неповадно было. Но хорошо ли вершить извод в праздничные дни? Может, перенести его на седмицу вперед?

Молодой князь знал, что говорил, к этому времени его уже в Чернигове не будет – и совесть чиста. Но Черный тоже с радостью принял предложение. Он не был кровожадным и не больно-то стремился лицезреть, как будут пытать воров. К тому же он слишком боялся гнева богов. Бажан действительно прав: зачем омрачать праздничные дни?

– Я согласен с тобой, Бажан. Купала все-таки. Ты, купец, вот что, отведи-ка их пока к себе, да смотри, стереги крепко. Приведешь на извод, когда праздник закончится.

Хозяин явно не ожидал от князя такого равнодушия.

– Да куда же я их дену, князь? – возопил он.

– У тебя что, кладовой нету? – удивился Черный. – Ты же знаешь, мой поруб сгорел на днях, и помещать узников некуда. К тому же стражу к ним надо ставить, а мои гридни[16] тоже на празднике гулять хотят.

Считая, что вопрос полностью исчерпан, он повернулся к Бажану:

– Пойдем, гость мой, продолжим пир.

Князья и их сопровождающие скрылись в хоромах.

Незадачливый купец почесал затылок, произнес тоскливо:

– И вправду не вовремя мы князя побеспокоили. Придется воришек у себя в усадьбе седмицу держать.

И мрачная процессия в том же порядке, в каком явилась на княжий двор, двинулась обратно.

Лишь в кладовой, оставшись одни, брат и сестра, усевшись на земляной пол и тесно прижавшись друг к другу, почувствовали некоторое успокоение. Отсрочка наказания давала призрачную надежду на благоприятный исход.

От холода, царящего в кладовой, мысли стали проясняться.

Первым заговорил Дар:

– Послушай, как ты думаешь, кто это сделал?

– Я во всем виновата…

– Ты?! – воскликнул пораженный Дар.

– Да нет, я не брала монеты. Думаю, все это подстроила Найда, а может, Зборк, чтобы избавиться от меня. Кто бы это ни был, им это ловко удалось.

Ярина рассказала брату события последних дней.

– Чего же ты раньше молчала? – укорил Дар. – Теперь ничем нам свою невиновность не доказать. Остается уповать на справедливый княжий суд. Но я думаю, что и князь нам, пришлым, не поверит, не поможет.

– Я втравила тебя в это, – всхлипнула Ярина, – я и должна нести наказание.

Дар ответить не успел, дверь раскрылась. Вошел бобыль, бросил в угол охапку соломы.

– Вот вам подстилка.

Вышел, закрыл дверь, забренчал висячим замком.

Ярина и Дар быстренько перебрались на солому и снова прильнули друг к другу, чтобы согреться.

День тянулся муторно долго. Казалось, он не закончится никогда. Во дворе усадьбы стояла непривычная тишина. Ни единого звука не доносилось из избы.

В кладовой было не только холодно, но и сыро, и сумрачно. Небольшое окошко располагалось под самой крышей, и лучи солнца редко касались мрачных стен и пола. То и дело ребят пробирала дрожь от жуткого шуршания и писка, доносившегося до их слуха из углов. Они даже стали подозревать, что к утру обитатели усадьбы найдут только их обглоданные косточки. Оставалось надеяться, что крысы сыты бесчисленными купеческими запасами и не позарятся на двух худосочных узников.

Вечером вновь пришел бобыль, подал ребятам миски с едой. Пока они ели, все охал:

– Ох, угораздило же вас хозяевам за пазуху залезть.

– Мы не брали монеты, – не выдержал Дар.

– Кто ж взял-то? У нас до вас отродясь краж не было. Да и как же мешочек в поварне оказался тогда, а?