Вокруг неё полно олигархов, но, вот, отчего-то на простого врача потянуло. Впрочем, она же не знает, что врач… думает – владелец газет, пароходов или что там он вчера, по пьяному-то делу, цитировал?
Уж лучше горькая (Олег ухмыляется) правда. Однако когда они второй раз встретятся с Даной и их с головой накроет черемуховой водкой, Олег не сможет вымолвить признания.
Да и требуется ли оно, когда им и так хорошо. Предложение пойти в кино Дана восприняла с восторгом, едва ли не хлопая в ладоши. Про кино Олег придумал уже по дороге на свидание.
Он не думал, что его могут выдать мелочи – к примеру, недорогие (недостаточно дорогие) часы или неправильная, с точки зрения богачки, обувь. Олег с юности твердо знал, главное правило джентльмена – чтобы обувь была чистой.
Всю неизрасходованную на карьеру энергию неудачник тратит на уход за вещами. За автомобилем, если он есть. А если нет автомобиля, то вполне сойдёт и пара туфель.
С кино неплохо вышло, честное слово. Как если вторая молодость вернулась. Романтики – вагон и маленькая тележ-ка. К тому же к началу сеанса припозднились, едва не опоз-дали, тут не до разглядывания, не до разговоров. Дана прижалась к нему – ласковой кошкой.
– Я шофёра отпустила. Ты тоже?
Вероятно, решила, что он женат и скрывается. Взял её под локоток аккуратно – и в зал. А там – темнота, титры, телячьи нежности. Разумеется, фильм показывали про половодье чувств.
«Титаник», Голливуд, скрещенье рук, скрещенье ног, красиво – до жути. Кресла для поцелуев, сбивчивое дыхание – кино!.. Дана казалась естественной и органичной, не переигрывая, просто льнула к Олегу и смотрела на него чаще, чем на экран. Ну и всё остальное… Когда Дана полезла к нему в штаны, Гагарину стало точно не до катастрофы во льдах.
– Давай попридержим коней, – шепнул на ушко, в темноте похожее на кремовую розу с торта.
И Дана молча сглотнула страсть. А потом они вышли после фильма, когда стемнело. Темнота расковала Олега, вдохнула ощущение безграничной свободы – над женщиной и над ситуацией.
Он взял её тут же, на улице. Сначала заскочили в подворотню, начали бешено целоваться, потом увидели детскую площадку с качелями, обязательной песочницей и деревянным поездом. Забрались в один из вагончиков, не имевших крыши, и примостились на узких скамеечках, покрашенных жёлтой (цвет сохранился даже в темноте) краской.
Олег вошёл в Дану сзади, упершись концами начищенных туфель в углы вагончика. Движения его, быстрые и прерывистые, раскачивали деревянный помост, как если бы детский состав действительно двинулся. Ту-туууу!..
Разумеется, он ничего ей не сказал. Заблуждение продолжалось. На неделе они встретились ещё раз. И ещё. И чем больше встречались, тем сильнее тянуло их друг к другу.
Каждый раз, стоя перед зеркалом в тихой прихожей, ласково прищуриваясь отражению, Олег говорил, что сегодня он всё ей расскажет. Исполненное решимости отражение мгновенно меняло выражение лица. Становилось остро-каменным, неприступным.
Олег и видел себя со стороны именно таким – спокойным и сдержанным, всегда отвечающим за слова. Однако быть таким всё время у него не получалось. Приходилось напрягаться, сосредотачиваться, делать специальное выражение лица. На пару минут – ещё куда ни шло. А потом он забывал про гордость и подозрительное отношение к миру и снова становился собой.
Встреча за встречей. Однажды Олегу показалось, что момент признания окончательно пропущен. И тогда он оставил эту тему, перестал «париться», оставив всё как есть. На авось.
Авось само рассосётся – обычная гагаринская тактика, к которой он постоянно прибегает в жизни и которая почти никогда не приносит плодов. Потому что, как правило, обстоятельства не складывались так, как хочется Олегу.
На более сильное решение, ответственное и сознательное, у него очередной раз не хватало сил. И, разумеется, времени.