Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср

Олег экономит энергию, отчего-то напряжённо всматриваясь в тёмное окно вагона, за которым чёрнота тоннеля и кабели, струящиеся параллельно поезду. Иногда кабели дергаются – вверх-вниз, словно подпрыгивают. Гагарин бормочет как молитву: «Я дерево плодоносящее сердцами… одно, на все забранные тобой…».

Гагарин уже давно эту «игру» придумал. Она сопровождает его повсюду, став частью внутреннего мира, способом, отделяющим его от других человеков.

Оказывается, намного легче жить, когда тобой придуман всё упрощающий алгоритм поведения. Чаще всего люди связывают (или даже путают) собственные поведенческие стратегии с профессиональными навыками.

Некоторые ассоциируют себя с разными социальными группами, отдельные особо творческие личности – ну, например, с животными. Знал я одного деятеля, считавшего, что он – кактус. Намного реже люди соотносят себя с предметами, ведь вещи статичны.

Тем не менее для «фетиша» Гагарина нашлось исключение – Олег весьма часто ведёт себя автомобилем, которым управляет водитель – его головной мозг, отдающий команды двигателю.

Вот, допустим, Олег идёт по улице и мысленно передвигает рычаг переключения скоростей и тут же ускоряет (или замедляет) шаг. То же самое с включением ближнего или дальнего зрения – перед тем как переключиться с одного режима на другой, нужно отдать умственную команду.

Все это происходит, потому что Олег привык быть в одиночестве. Он привык, что все у него разложены по полочкам. Окружающие люди выполняют различные функции и никак не пересекаются друг с другом.

Одна подружка ему нужна для секса, другая – прогуливаться по набережным, коллеги – это коллеги, мама в телефоне (беспокоящаяся о здоровье), там же, в телефоне – сестра, (собирающаяся замуж – свадьба всё время откладывается)…

Ну вот, в таком духе примерно можно пробежаться по всей гамме потребностей и желаний. Жизнь доводится до автоматизма движений совершенной машины. И Гагарин уже не замечает, как прежде чем завернуть за угол, усилием мысли поворачивает невидимый руль. Следует отметить, что Гагарин не является каким-то одним и тем же автомобилем, его марка зависит от самочувствия и самооценки.

Наряжаясь на встречу выпускников (случилась на прошлой неделе), Олег чувствует, что тянет на «мерс». Серебристый, гордый и независимый.

Сегодня, после дежурства, вымотанный и серый, он напоминает себе замызганную копейку, долго колесившую по краям кукурузных полей, совсем недавно выскочившую на просёлочную дорогу возле покосившегося сельпо.

5

Каждая улица в этом городе имеет особенный запах, отличаясь от остальных не только архитектурой, но и ароматом.

Гагарин отчётливо фиксирует эту едва уловимую разницу. Место, в котором он жил с женой Ириной, отдавало смесью корицы (старые сталинские пятиэтажки, выкрашенные жёлтым, красно-коричневые, под черепицу, крыши, плавный поворот дороги перед круглым гастрономом, отсутствие машин) и цветущего вишнёвого дерева. Больница, в которой он теперь работает, пахнет дубовым листом и осенней (даже если сейчас весна или лето) прелью, а ещё немного морем (свежестью, йодом и огуречной рассадой), возможно, оттого, что стоит на холме, а вокруг парк. Ну, не парк, но так – большое количество деревьев. Уже хорошо. И крыша у неё стеклянная, покатая, блестит на солнце, и когда у Гагарина хорошее настроение, ему кажется, что она – парус.

Сейчас на улице, где он живет, ремонтируют трубы, всё перекопано, привычные запахи и очертания выкорчеваны из пазов, отчего вдвойне неуютно. Пахнет сырой землёй, комковатой глиной и машинным маслом. Туда и идти-то не хочется.

Дома вообще скучно, там ничего не меняется: вещи застыли в ожидании хозяина и медленно покрываются пылью. Хочется сквозняка – в действиях, в жизни.

Гагарин решает зайти в магазин (отсрочка неизбежного одиночества), включает левый поворот. Вместе с толпой идёт липовой аллеей мимо церкви Всех Святых к гастроному.

Возле оградки, где толпятся богомольные старухи с картофельными лицами и недорисованные нищие, настигает запах ванили, идущий из церковной двери. Липы плавно кивают ему, словно предлагая задержаться в их сладковатой тени, зайти в церковь.

Гагарин пожимает плечами и включает поворотник, перестраиваясь в крайний правый ряд, тормозит, торжественно входит за оградку, и гравий шуршит у него под ногами.

Внутри церкви оказывается слишком много пространства, здесь снова прохладно, снова комфортно. Прислонившись к косяку, Олег Гагарин слушает службу, наблюдает. Прихожане подпевают певчим, точнее, проговаривают слова молитвы, снуют богомолки со свечками, молодой батюшка ходит в пышном одеянии; и жарко.

Олегу хочется, чтобы на него снизошли откровение, религиозный экстаз, но кроме пустого любопытства ничего не снисходит. Ну да, стёртые образа с задумчивыми лицами, рассеянный свет, проникающий сверху, из-под купола, запах пота, перемешанный с запахами ладана и чего-то ещё, странного, едва уловимого, непонятного.

Гагарин решает, что так пахнет страдание, которое приносят в Божий Дом все эти случайные, в сущности, люди.

6