Гагарин начал седеть в 25, не придавая этому особенного значения. А ведь есть в этой генетической предрасположенности и своя метафорическая правда.
72Но пока физиолог Гагарин не задумывается обо всём этом. Дел громадьё, а сердце – пламенный мотор. Правда, Олег перешёл на облегчённые сигареты и старается не злоупотреблять горячительными напитками, налегая всё больше на зелёный чай, привозимый Аки из экзотических заграниц. Нанимает диетолога, чтобы заботиться о здоровье уже сейчас, ничего не откладывая в долгий ящик.
Деньги позволяют жить сегодняшним днём, вот что важно!
Ты существуешь в отсеке сегодняшнего существования, отчего жизнь ускоряется ещё больше. Безумная гонка за ощущениями и впечатлениями, что копятся, откладываются склеротическими бляшками, научают скорбному бесчувствию. Многого уже не замечаешь: некогда…
потом…
Соблазны лавинообразны, сыплются снегом, скачут мелким бесом, отчего ускоряешься ещё и ещё. Покуда хватает сил. Пока хватает. Олег, наконец, понимает, что за всем не поспевает, физически не поспевает, нужно снова научиться втягивать пивной живот желаний и потребностей.
А не получается уже, процесс приобрёл необратимый характер органических изменений. Только радикальные меры, схима, исихазм или полная удалённость от мира. И тогда он увеличивает штат помощников, подготавливающих переезд, и тогда, подобно Петру Первому (кумир детства), сам вникает в тонкости обустройства новой жизни.
Дана замирает от удивления: да что это с мужиком творится? На кризис среднего возраста не похоже, депрессия иначе пахнет, может, климакс? Тоже вроде рано, но тогда что?!
73Постоянное, щемящее ощущение, точнее, стремление: оказаться в центре мира. Точно этот «центр» реально существует, и следует с ним совпасть, попасть в него во что бы то ни стало. Не то чтобы казалось, будто жизнь проходит мимо (достаточно нескольких нехитрых усилий – и окажешься внутри собственной жизни), поезд уходит, и необходимо вскочить на подножку последнего вагона…
Мир представляется в виде множества параллельно расположенных миров, висящих на невидимых (или видимых?) ниточках под определённым углом, и ты всё время перемещаешься из одного мира в соседний. Но всё время промахиваешься и оказываешься на обочине. Не социальной обочине и даже не экзистенциальной, но какой? Как объяснить?
Ты строишь жизнь, нагромождая обстоятельства, как кирпичи, зарабатываешь деньги, постоянно куда-то продвигаясь. Так почему бы это «куда-то», в конечном счёте, не оказалось тем самым центром, мимо которого ты постоянно проскакиваешь? Особенно если у тебя появляются возможности и деньги, точнее деньги и возможности, одно без другого не ходит, и ты начинаешь оказываться то в Париже, то в Барселоне, меланхолично подмечая, что вроде как и тут, и тут тоже этим самым чаемым центром и не пахнет. Дальше, конечно, есть Нью-Йорк, но каково жителям Нью-Йорка? Им на Марс желать? Что, и им тоже? Ощущение это повсеместно и неоригинально, оно схоже с никотиновой зависимостью.
Вечер сгущается в ночь и оседает к прологам улиц. Дома стоят чётко очерченные, точно они одинокие деревца в степи. Внутри домов чётко очерченные окна. Клёны осыпают последнюю листву, обнажая исподнее – бухенвальдские бедра эйдосов.
Начинает идти дождь.
74