Последняя любовь Казановы

Но старая дама и здесь не осталась в стороне, заявив:

– Не можем же мы постоянно заниматься заботой о своем спасении! Произойдет еще немало всякого, прежде чем придет пора вновь воскреснуть. Так что, прежде чем умереть, какое-то время придется еще пожить.

– Но жизнь, увы, будет продолжаться еще долго после нас, – с горечью пробормотал Казанова.

Дальнейший ужин проходил под тягостным впечатлением от этой беседы. Старая дама тщетно пыталась развеселить приунывшего хозяина и, стремясь в очередной раз поддержать его, по секрету сообщила, что ей ужасно наскучило путешествовать в компании аббата и маленькой якобинки, похожих друг на друга своим серьезным нравом.

Следующее утро огорчило Джакомо гораздо более, нежели состоявшаяся накануне беседа. Из письма своего друга Загури он узнал, что Венеция оккупирована войсками генерала Бонапарта, что заразный ветер якобинства гуляет над лагуной, что французских солдат везде чествуют и принимают как освободителей, что графиня Бензона танцевала голая на площади Сан-Марко у подножия «Древа Свободы», и этот ее возмутительный поступок вызвал всеобщее одобрение.

Из-за слез, застилавших глаза, Казанова не смог дочитать до конца ужасное письмо. Этот вечный изгнанник, бывший заключенный Пломб как никто другой бесконечно любил свою неблагодарную родину. И был, быть может, последним, кто оставался ей верен.

Великая республика разваливалась на глазах, и факелы длившихся тысячелетия праздников тускнели, прежде чем угаснуть навсегда. Разумеется, Казанова никогда особенно не интересовался политикой, но ему более чем кому-либо другому был близок дух его родного города, с которым был неразделим. Целый час он просидел, удрученный, размышляя о том, что этот век, похоже, закончится новой победой варваров. И Рим, и Афины ожидали новые разрушения.

Потом он отправился к мадам де Фонсколомб. На этот раз вовсе не затем, чтобы повидаться с Полиной. Напротив, он рассчитывал, что старая дама окажется у себя одна, и он сможет без помех поделиться с ней своим горем.

Мадам де Фонсколомб пила шоколад в компании аббата и была чрезвычайно удивлена появлению шевалье, молча застывшего на пороге, бледного, с блуждающим взглядом и небрежно убранными волосами, с застывшим на лице выражением боли и негодования.

– Что произошло? У вас что-нибудь болит? – заволновалась старая дама.

– Сегодня я надел траур по моей родине, мадам. Прошу вас, послушайте!

И он пересказал письмо, судорожно зажатое в руке. При первых же фразах мадам де Фонсколомб побледнела.

– Увы, – выдохнула она, – великого города больше не существует.

– Весь наш мир умирает, мадам. Весь.

Мадам де Фонсколомб порывисто поднесла к глазам ладонь, будто хотела скрыть слезы.

Не решаясь обратиться к старой даме, застывшей в позе безысходного отчаяния, аббат Дюбуа повернул обеспокоенное лицо к Казанове и вопросительно посмотрел на него. И тот снова принялся объяснять:

– Французские войска оккупировали Венецию. Эта Богарне, ставшая собственностью их генерала, задала роскошный бал во дворце Пизани. Весь город, включая аристократов, приехал к разнузданной якобинке. Скоро они начнут устраивать празднества в церквях города, слывшего столицей Разума.

– Боже мой, – прошептал святой отец, – нашего Господа, кажется, вновь распяли…

– Мы уже так давно живем одними воспоминаниями, – вздохнула мадам де Фонсколомб. – Изгнанная из своей страны, я вынуждена колесить по дорогам в поисках пристанища и не нахожу ничего, кроме развалин. Видимо, мир состарился вместе с нами, и мы – всего лишь тени прошлого.

В это время в комнату вошла Полина. На ее тонкую батистовую сорочку был надет кружевной пеньюар, ничуть не скрывавший ее прелестей, однако Казанова даже не поднял глаз на эту восхитительную грудь и белоснежные плечи.

– Можете радоваться! – заявила ей мадам де Фонсколомб. – Ваши драгоценные санкюлоты захватили Венецию и сейчас устраивают там карнавал на свой манер. А любовница их генерала правит бал, на который женщины высшего света являются голыми!

Старая дама сообщила эту новость с таким гневным видом, так яростно сверкая глазами, что Полина застыла на месте, не зная, остаться ли ей или поскорее удалиться, и даже Казанова почувствовал замешательство.

Все утро никто более не упоминал о трагических событиях, и юная Демаре не смела выказывать по этому поводу никаких особых чувств. Молодая женщина была слишком благородна, чтобы остаться равнодушной к той боли, которую ощущала мадам де Фонсколомб в связи с победой французской армии в Венеции. И даже Казанова в своей скорби больше не казался ей таким пустым, тщеславным и смешным.

После обеда объявили о приезде капитана де Дроги. Этот итальянец из Пармы был командиром Вальдекского кавалерийского полка, стоявшего в деревне Дукс. Он регулярно навещал Казанову, которому нравилось беседовать с капитаном по-итальянски. Сегодня же он явился попрощаться, поскольку Вальдекский полк собирался отправиться в Вену для ее защиты от французских войск.