Последняя любовь лейтенанта Петреску

– Эй, Петреску, – смеялись в оцеплении, – ты чего нос повесил, как будто у тебя в кармане шиш с маслом?

– У меня в кармане, – равнодушно ответил Петреску, – двадцать пять тысяч долларов.

Оцепление заржало еще громче. Лейтенант Петреску страдал, стоя на краю широкой дороги, ведущей из кишиневского аэропорта в город. В этот день все полицейские Кишинева обрамляли дорогу, как черные (под цвет форме) бантики. В Молдавию прибывал министр обороны США Рамсфельд. Петреску, потративший два дня на поиски Натальи, и понявший, что девушка исчезла бесследно, скорее всего, уехала, впал в оцепенение. Сейчас его не раздражали даже шутки коллег. Лейтенант безучастно следил за дорогой, на которой вот-вот доложен был появиться кортеж высокого гостя, и отгонял от тротуара зевак. Несколько месяцев странной связи с Натальей его доконали, он это чувствовал. Лейтенант, поделивший с журналистом Баланом неприкосновенную сумму СИБа, надеялся, что Наталья уедет вместе с ним, и потому, не найдя ее дома, понял: сердце его разбито. Высокий женский голос за его спиной бросил:

– Да когда же дорогу-то перейти можно будет?!

Петреску обернулся, и, глядя на Наталью, выдал заученную фразу:

– Через полчаса, отойдите от тротуара, полиция Кишинева приносит вам извинения за доставленные неудобства.

* * *

– Вот так, – улыбнулась Наталья, – ты меня искал, лейтенант

Петреску пожал плечами, и повернулся к ней в профиль.

– Если ты не хотела, чтобы я тебя искал, зачем оставила записку? – пытаясь выглядеть холодно, бросил он.

– Каприз, – состроила гримаску девушка.

– Ты куда собралась? – равнодушно спросил Петреску.

– В аэропорт, – подумав, и стало понятно, что это правда, ответила Наталья. – А что?

– Зачем пришла?

Наталья подняла брови

– В аэропорт едет автобус с остановки, которая у твоего дома, – угрюмо пояснил Петреску, – так что сюда ты пришла, именно для того, чтобы на меня посмотреть.

– Ну, может и так.

– Доставил удовольствие?

– О, лейтенант, во всех смыслах удовольствие…

– Шлюха.

– А может, я в тебя влюбилась, – спросила девушка, – а, Петреску?

Коллеги лейтенанта, проявив недюжинную тактичность, сделали вид, что увлечены охраной дороги. Это было очень мужественно с их стороны: в Молдавии никто никогда не нападал на кортежи.

– Зачем тогда все вот это, – поискал Петреску подходящее слово, и, не найдя, заменил его универсальным, – дерьмо?

– Любовь, Сережа, – пояснила Наталья, – может и пугать. Да и вообще, что это ты злишься?

– Я злюсь?

– Ты злишься. Свое-то ты получил, разве нет?

– Я, может, и не только этого… – растерялся Петреску, – ну, что, неужели трудно было нормально сказать: мне, мол, не только секс, но еще и…

– А трудно было догадаться? – Наталья злилась, и поэтому кричала

– Ты… – затрясся от ненависти не любивший публичные скандалы Петреску, – ты как базарная торговка себя ведешь. А раньше, как шлюха. Слушай, ты нормальной бываешь?

– Нормальной, это как? Убогой, как ты?!

– Я убогий?!

– Ты убогий!!!

Петреску помолчал, отвернулся, и с яростью прошипел:

– Убирайся!

– До свидания, – прошипела Наталья.

– Чтоб тебе, – Петреску подумал, —… провалиться.

– Чтоб твой язык окостенел!

Лейтенант пожевал, хоть во рту у него ничего не было, и глянул на часы. Шагов за спиной слышно не было.

– Ну? – спросил он, и повернулся.

Наталья плакала. Она явно притворялась.

– Если ты, – уволакивая ее в сторону от дороги, будто диктовал лейтенант, – еще раз. Сделаешь. Нечто. Такое. Что. Сделала. Я. Тебя. Живьем. Зарою.

– В. Землю, – поддразнила она его. – Нет. Дай. Поцелую.

Когда Петреску открыл глаза, на дороге появился кортеж. Наталья снова его поцеловала.

– Куда ты собралась-то? – спросил Петреску.

– Хотела в Испанию.

– С ума сошла? Там взрывали метро. Вообще, в Европе уже бардак, – с жаром взялся разубеждать ее Петреску. – Острова тоже ни к черту не годятся. В Англии вот, к примеру, полно фундаменталистов и спецслужбы. В США и России – маразм. Везде если не террористы, то спецслужбы. Даже у нас, в Молдавии, теперь то же самое.

– Куда же податься? – спросила Наталья.

Петреску улыбнулся, и, сняв на ходу китель, и бросив его в клумбу, сказал:

– Любовь моя. Я знаю одно чудесное тихое местечко… А в дороге ты почитаешь книгу, которую написал о нас один чудак. Она так и называется. «Последняя любовь лейтенанта Петреску».

* * *

– В следующий раз положи больше перца, – попросил Осама, и положил нож на стол.

– О, да, величайший, – благоговейно сказал Саид, и поклонился.

Осама поморщился. С того дня, как он побывал на собрании в университете, знаки почитания ему оказывали в киоске все. Больше всех, как ни странно, молдаванин Сержиу. Афганца это утомляло.

– Что это на дороге? – мягко спросил Осама у Сержиу, поглаживая бороду.

– Какой-то американец приехал, – сказал Сержиу, опустив глаза, – из важных шишек.

– Аллах велик, – сказал Осама, взял со стола одну шаурму, и вышел из киоска.

За полтора года жизни в Кишиневе Осама выходил из киоска всего один раз. В университет. И вот, вышел сейчас. Саид встал на колени, и начал молиться. Бедняга горячо плакал.