Последняя любовь лейтенанта Петреску

— Если ты, падла этакая, — отчеканил в трубку майор каждое слово, — не поедешь в Тирасполь и не сделаешь все, как я сказал, мы тебя, студент занюханный, подкараулим в подъезде. И даже не мы, а пара-тройка уголовников, которым за это срок скостят. И они тебе поломают ноги, руки, позвоночник, нос, ноги…

— Ноги уже были, — испуганно пискнул стажер.

— Они ведь большие, — мрачно протянул Эдуард, — ноги-то. И костей в них больше, чем одна. Так что ноги мы тебе будем ломать неоднократно. Сечешь, чего я тебе втираю, молодой?

— Секу, — тихонечко выдохнул стажер Андроник.

— Ну, так что? Машину отзывать? — ласково уточнил Эдуард.

— Ни в коем случае! — рявкнул Андроник. — Задача будет выполнена.

— То-то и оно, стажер. Не обижайся только. Служба наша опасная.

— Нервная…

— Очень нервная. Но если не мы, то кто же?!

— Никто, никто! Только мы!

— Молодец, стажер. Вернешься, доложишь о выполнении.

Андроник положил трубку, выдохнул, надел пиджак с вмонтированной в рукав капсулой, и быстро дописал записку.

«Деталей этого задания раскрыть я тебе не могу, но ты должна знать, что оно очень важно для нашей страны, а, значит, и для тебя, моя седенькая старенькая мама, которую я так люблю. Знай. Если я не вернусь к ужину (кстати, очень тебя прошу, — приготовь что-нибудь мясное, а то я уже устал от кабачковых оладий) то я пал на поле битвы. Невидимой битвы, которую мы, сотрудники СИБ (да, меня приняли, мама!) ведем с врагами цивилизации каждый день, каждую ночь. Целую, люблю, деньги на молоко — на холодильнике».

Внизу раздался гудок автомобиля. Андроник глубоко вдохнул, и вышел из квартиры.

— Или вот еще, — Дан Балан хихикнул, — слушайте.

Устаю от любви, устаю
Уж не хочется больше влюбляться
В темной мрачных подъездов пыли
За перилами, б…дь, целоваться
Я устал от истерик твоих
От бессвязных во сне бормотаний
И сердечно-скушливых твоих
Идиотских сердечных метаний
Устаю от тебя, от твоих
Звуков рта беспорядочных
Громких
От твоих волосьев на башке
Отчего-то сухих и не ломких…

— Браво! — Смирнов поднял рюмку, и они с Баланом чокнулись.

Стажер Андроник, по легенде, фотограф, с каменным лицом глядел в окно. Оба они, — и Смирнов, и Дан Балан, — были ему неприятны. Андроник не любил людей, которые много пьют. А президент непризнанной Приднестровской республики и журналист Дан Балан пили много. Сначала Смирнов читал Балану стихи Есенина, потом расшалившийся Дан начал декламировать свои шутливые стихотворения. Интервью продолжалось уже шестой час. Стажер устал настолько, что даже не боялся выполнить миссию. Встав со стула, он покачнулся к Смирнову, и словно ненароком, схватил президента за плечо.

— Напился, детка, — мутным взглядом проводил Андроника журналист, — блевать сейчас пойдет.

— Все, что угодно, — икнул Смирнов, — лишь бы не было войны.

Мужчины посмеялись, и снова выпили.

— Что-то мне в плечо как будто укололо, — пожаловался Смирнов, — старею…

— Это не старость. — Балан через силу улыбался, — это вас фотограф наш специальный шприцем уколол. С ядом. По заданию СИБ.

— Молодцы, — Смирнов смеялся шутке от души, — наконец-то догадались, как президента ПМР ликвидировать.

…По дороге домой Балан четыре раза требовал остановить машину, после чего выскакивал в кусты. Журналиста тяжело и мучительно рвало.

— Это все неумеренное потребление спиртного, — осуждающе говорил Андроник, с плеч которого словно гора свалилась, — вас алкоголь погубит.

— Ага, — мычал Балан, — но я-то хоть, как и полагается молдавскому интеллигенту, от пьянки помру. А ты плохо умрешь. Погубит тебя твоя дурацкая служба. Если бы я не свел все на шутку, похоронили бы нас обоих в подвале под Тирасполем, юнец.

— Это как? — спросил Андроник.

— Да так, что Смирнов-то почувствовал, что его укололи. Остановите-ка машину! Пойду, проблююсь.

…Проводив Балана с фотографом, Смирнов прошел в свой кабинет, и снял пиджак с рубашкой. Внимательно посмотрев на плечо, он увидел на нем след укола, и хмыкнул. Заварил себе крепкий чай, решил было позвонить, потом передумал. Сел. Закурил, хотя бросил еще семь лет назад. В кабинет было сунулся помощник, но Смирнов взглядом велел оставить его одного. Закурил еще. Прошло полчаса. Наконец, президенту полегчало. Он поднял трубку.

— Соедините меня с майором. Алло, Эдуард? Все в порядке. Спасибо. Деньги завтра привезут.

Надев рубашку, Смирнов допил чай, и поехал домой. Яд, который вколол ему стажер, был вовсе не ядом, а лекарством от редкого вида аллергии, которая начиналась у Смирнова летом. Это лекарство продавалось только в Германии, а туда Смирнова, как и вообще в Европу, не пускали по решению Совета Европы. Поэтому каждый месяц майор Эдуард, завербованный людьми Смирнова, присылал к нему очередного стажера с лекарством в шприце.

Довольны были все.

* * *