Последняя любовь лорда Нельсона

С насмешливым хохотом она тряхнула локонами.

Воцарилась мертвая тишина. Фердинанд снова сел. Его лицо выражало беспомощность и отчаяние. Дрожащей рукой он гладил левретку, положившую голову ему на колени.

— Миледи… — пробормотал он наконец, запинаясь. — Миледи…

Его дрожащий голос вызвал шквал возмущения. Эмму засыпали упреками и требовали от короля строжайшего расследования.

— Никогда еще лояльное дворянство страны не подвергалось подобному поношению! — кричал Караччоло. — Нет ни слова правды в том, что говорила леди. Я требую доказательств, создания следственной комиссии, допроса обвиненных людей…

— Пока солдаты Шампионне не прекратят дело, — засмеялась Эмма. — Сколько дней отводите вы юрисдикции короля, господин герцог?

Однако он ее не слушал, продолжая кричать и кидая яростные взгляды.

— Все это — порождение страха. Только трусливые бабы обращаются в бегство под воздействием фантастических выдумок истеричных женщин.

— Караччоло! — закричал Фердинанд. — Ты заходишь слишком далеко! Я приказываю тебе молчать!

Он снова вскочил с места, оттолкнув левретку. Какое-то мгновение он действительно выглядел королем. Затем вновь сник.

Эмма выдержала бурю молча, сжав губы. Теперь она склонилась перед Фердинандом в поклоне.

— Благодарю ваше величество за то, что вы нашли слова в защиту мужества победителя при Абу-Кире, однако он не нуждается в ней. — И стремительно подойдя к Караччоло, она указала пальцем на его руку, глаз и лоб. — В каком бою потеряли вы эту руку, господин адмирал? Где — этот глаз! Какая пуля оставила этот шрам на вашем лбу? Ах, сударь, неужто вы не понимаете, почему такие люди, как Нельсон и сэр Уильям, навлекают на себя обвинение в трусости? Потому что они хотят сохранить королю, их повелителю, его столицу. Неужели вы думаете, что вашим тайным заговорщикам удалось бы взять такого Нельсона живым? А сэр Уильям, остался бы он в живых или нет, я, его жена, вот этой моей рукой сделала бы первый выстрел из пушек «Вэнгарда» по Санто-Эльмо. Мы — британцы, господин адмирал, британцы!

Она высокомерно отвернулась от него и обратилась к Фердинанду.

— Ваше величество, я прекрасно знаю, что это заговор против друзей короля, а не против него самого. Пока еще! А впоследствии… Людовик XVI тоже отрекся от своих истинных друзей и бросился в объятия жирондистов, «патриотов» Парижа. А кто пришел после жирондистов?

Фердинанд протестующе поднял обе руки, словно заслоняясь от страшной картины, возникшей перед ним.

— Прекратите, миледи! — закричал он. — Прекратите!

И охваченный внезапным приступом ярости, он так ударил ногой левретку, что та с громким воем перелетела через всю комнату.

За все это время Руффо не произнес ни слова. Закрыв глаза, скрестив руки на груди, он стоял за стулом короля, как будто вся эта ссора его ничуть не занимала. Однако, несмотря на присущее ему искусство не выдать себя ни единым взглядом, ни единым жестом, на его гладком лице лежала как бы тень удовлетворения. Словно его радовала победа Эммы.

Нет, он не изменился. Он был точно таким же противником англичан, как и Караччоло. Он просто завидовал адмиралу, пользовавшемуся расположением короля, и стремился властвовать над Фердинандом единолично. Его радовало поражение соперника.

Ну а теперь он поднимет перчатку, которую бросила ему Эмма сразу после своего появления.

Радость сражения, подобная сладострастию, разливалась по ее жилам, возбуждала нервы. Она казалась себе фехтовальщиком, в одиночку победившим отряд наступавших на нее противников. Потребовался острый взгляд, чтобы распознать их уловки, увидеть их уязвимые места. Парировать обманный выпад, нанести мгновенный удар.

Она с улыбкой наблюдала, как Руффо открыл глаза, склонился над стулом Фердинанда. Подошла поближе, чтобы лучше услышать его тихую, медлительную речь.

— Возможно, леди Гамильтон не так уж не права, ваше величество. После жирондистов пришли якобинцы и гильотина. Но и мнение герцога Караччоло кажется обоснованным. Фердинанд IV не Людовик XVI, Неаполь не Париж, а богобоязненные лаццарони, еще не утратившие облик человеческий, — не женщины из Зала для игры в мяч. И обвинения миледи против дворянства, возможно, справедливы, но в единичных, прискорбных, исключительных случаях, а отнюдь не в целом.

Он сделал паузу. Поклонился Эмме и Караччоло, слегка опустив и согнув руки, как будто приветствовал противников рапирой.

Фердинанд выпрямился.

— Хоть бы ты яснее говорил, Фабрицио! — сказал он с досадой. — Что, оба правы, и леди и герцог?

— Правы и все-таки не правы, ваше величество. Леди Гамильтон… Я прошу миледи не пытаться прервать меня. Его величество, несомненно, предоставит затем слово также и миледи! Леди Гамильтон рекомендует переезд на Сицилию. Но там ваше величество неминуемо попадет в определенную зависимость от иностранной державы, называть которую я не хочу, но которой миледи не совсем чужда. Кроме того, Сицилия как государство самостоятельна и связана с Неаполем только личной унией короля. Переезд туда был бы истолкован врагами монархии как бегство за границу.

Караччоло закивал головой.