Последняя любовь в Константинополе

На улице Опуич впервые за последние полгода натянул свои перчатки и нащупал в них что-то твердое. Это был перстень, которого он никогда не видел. Мужской перстень с печаткой – заключил молодой Опуич. Он надел его на палец поверх перчатки и пролетел взглядом по улице, ища рыжеволосую женскую голову. В тот день ему не повезло, но уже на следующее утро он заметил недалеко от дома девушку, чья рыжая коса так блестела на солнце, будто была сплетена из медной проволоки. На пальцах у нее вместо украшений были золотые и серебряные, очень дорогие наперстки. А на шее вместо ожерелья висела крошечная вышитая серебром туфелька.

«Быть не может!» – воскликнул Софроний про себя и пошел за ней следом.

Она подошла к Дунаю, разула одну ногу и, пробуя, холодная ли вода, в один момент оказалась стоящей и на суше, и в реке, затем повернула назад, взбежала по ступенькам и исчезла за дверью, украшенной четырьмя подковами. Он запомнил, что подковы были расположены так, будто это следы, оставленные передними ногами двух коней, стоявших мордами друг к другу. На следующий день он снова увидел девушку. Она сидела на балконе здания прямо напротив дома, в котором он жил, и, повернувшись спиной к нему и к прохожим, заплетала, расплетала и снова заплетала свою рыжую косу. Поручик изумился, узнав на ее руке свой браслет. Только тут он внимательнее всмотрелся в девушку. Ему понравились ее ступни, узкие, с длинными пальцами, и он подумал: «У этой… должна быть твердой…» И прошелся под балконом, но тут же вернулся домой, продолжая думать о девушке. Она все еще оставалась на прежнем месте и теперь, скучая, переливала вино из золотой чаши в серебряную и обратно. Устремив взгляд на одну чашу и не замечая второй, она задумчиво сидела, просунув ступню сквозь решетку балкона.

«По ее рукам видно, что у нее будет двое детей, – подумал Опуич. – По манере носить платье ясно, что она разведется, а по тому, как она причесана, можно догадаться, что умрет она в сорок восемь лет. Так же как музыканты думают ушами, эта думает своими грудями», – заключил молодой Опуич и обратился к девушке:

– Ты украла мой браслет, вон он у тебя на руке!

Она перевела взгляд на него, и он ощутил, как все ее тело запахло персиками. А ее коса под действием этого взгляда начала, словно змея, приподниматься вверх.

– Такое каждый может сказать. Докажи.

– Я знаю, что написано на браслете. Там выгравировано: «Я талисман. Если исчерпаешь мою силу, я не смогу тебе больше служить. Если сумеешь меня снова наполнить, стану опять полезен. Но имей в виду, если талисман не помогает тебе, это не значит, что он не помогает другим…» Вот что написано на моем браслете. Теперь я тебе не позавидую! Придется вернуть его, но этот браслет откусывает руку, на которую надет! Если ты его снимешь, останешься без руки.

Девушка на балконе в ответ расхохоталась:

– Тогда я его не сниму. Мы с тобой просто поменяемся.

– Чем?

– Ты утверждаешь, что я украла твой браслет, но я могу сказать, что ты украл мой перстень. Вон он у тебя на пальце. Перстень с печаткой, которым набивают трубку. И на нем тоже кое-что написано внутри, по кругу.

Поручик посмотрел на перстень и про себя прочитал надпись: «Помни обо мне! Перстень – это невинность, которая восстанавливается. Потеряв меня…» — и тут услышал, как девушка на балконе громко сказала:

– Помни обо мне! Перстень – это невинность, которая восстанавливается. Потеряв меня, теряешь нечто большее. Я жду твоего пальца, как жениха.

Тут он вздрогнул, почувствовав под сердцем маленький голод, который плакал, как маленькая боль, и мертвых в глубине земли, под булыжником мостовой, которые щипали корни проросшей сквозь нее травы. Волосы встали у него дыбом, и он спросил:

– Кто ты такая?

– Я третья туфля, – сказала девушка и исчезла в доме с входной дверью, украшенной четырьмя подковами.

Два вечера мучился молодой Опуич из-за перстня, а на третий пошел к двери с четырьмя подковами и мелом нарисовал на ней мужской крест. Наутро девушка прислала слугу узнать, что означает этот крест.

– Это что – угроза?

– Нет, не угроза, напротив, это значит, что жизни мне нет по эту сторону двери.

На следующее утро девушка взяла мел и на внутренней стороне двери нарисовала женский крест, а ближе к вечеру приоткрыла дверь так, чтобы Софроний смог увидеть этот знак, и он увидел его. Он услышал доносившийся из глубины дома, тихо, как сквозь лунный свет, голос девушки, которая пела «Воспоминанья – это пот души». И вошел. Она предложила ему засахаренные цветы – розы и фиалки.

– Кто ты такая? – снова спросил он.