Последняя любовь великого дракона

С этими словами поросенок окутался белесым туманом и превратился в дракона. К этим превращениям я уже привыкла и была готова. Но на этом изменения не прекратились. Дракон снова затянулся туманом и через пару секунд передо мной стоял мальчишка лет десяти по возрасту. Он был абсолютно голым. На тонких как спички ногах выпирали острые коленки, над впалым животом торчали ребра, словно его очень плохо кормили. А над худенькими плечами на очень тонкой шее сидела довольно крупная голова с лохматыми черными волосами и большими глазищами под густыми бровями.

Малец ойкнул знакомым басом и прикрыл ладошками причинное место, затем уточнил:

— Довольна?

— А почему ты такой худой? В виде поросенка ты довольно упитан.

— Потому, что я старался обернуться в как можно более крупное тело. Вот видишь чего из этой затеи вышло!

Продолжая что-то бухтеть себе под нос, мальчишка покрылся туманом, и через мгновение на ковре сидел мой дорогой свин.

— А теперь меня нужно срочно покормить! Я прорву энергии потерял! Желательно мороженым! — как однажды он сознался, в Кайерлане такого лакомства не делали. Здесь же оно дракону очень пришлось по вкусу.

— Энергию лучше восполнять медленными углеводами, они более долговременный эффект дают. А от мороженого лишь сало нагуляешь. И мышцы лучше растут от белков, — возразила я питомцу.

— В мороженом тоже белки есть. Да и мне лучше знать, что нужно драконьему организму! — тут же возразил поросенок и потрусил на кухню в полной уверенности, что я иду следом.

А что оставалось делать? Я пошла и достала из холодильника ведерко с развесным пломбиром, который с некоторого времени стала постоянно покупать. Тем более что человек — была моя прихоть. Зато я теперь была уверена, что в итоге получу самого настоящего мужчину, от которого действительно буду готова рожать детей. Мальчишка был очень симпатичным, несмотря на худобу. В принципе, и мужчину тоже можно будет откормить.

— Шура, мне мало мяса! — этим заявлением ошарашил меня Петра, сидя на полу на кухне, когда я пришла готовить завтрак.

Я так и застыла с лопаточкой наперевес в одной руке, а сковородкой для сырников в другой. Зарплата таяла с невероятной скоростью. Я не знаю, сколько едят реальные поросята. Но там у хозяев есть хотя бы стимул, что через какое-то время они получат центнер качественного мяса. Хотя теперь я даже не представляю, как можно пускать на мясо зверя, который живет с тобой бок о бок, которому ты чешешь за ухом, а он в ответ тыкает в тебя влажным пятачком. Наверное, у них особая деревенская психология, когда это все воспринимается как должное.

— Я мало тебя кормлю? — мои брови удивленно взлетели вверх. — Прости, дорогой, но на большее моя зарплата не способна. И, как ты успел уяснить, родовой сокровищницы у нас нет и не будет.

— Я с каши салом покрываюсь! — жалобно хрюкнул порося.

При этом он забыл уточнить, что мы встаем теперь на час раньше и совершаем пробежку в парке. Я никогда не была спортивной девочкой, и такие занятия даются мне с великим трудом. Но чего не сделаешь ради любимого? Зверя?

— Хорошо, хорошо, не смотри на меня с укоризной! Я обязательно что-нибудь придумаю. Тем более мужчина в нашей семье я.

И что прикажете делать: плакать или смеяться? Древний дракон без моего согласия определил нас в семью. Хотя чему тут удивляться. Мы с ним и были семьей. Просто внешний вид питомца отличался от стандартного. А еще неуемный аппетит… Я ничего не стала говорить. Мне просто стало интересно, что может придумать свин в наше время и в нашем государстве? Разве что себя на мясо продать или начать зарабатывать в социальных сетях. Спасет лишь то, что без наличия рук и острого клюва, которым обладал попугай, это затруднительно.

В очередное утро, когда мы вышли на пробежку, Петя неожиданно заявил:

— Шура, сегодня мы будем бегать по улице Коммунистической, — с советских времен в нашем городе осталось такое неоднозначное имя у улицы.

— Не понял, а чем тебе парк не угодил? На Коммунистической ничего интересного нет, одни старинные полуразвалившиеся дома! — мы однажды с ним туда забрели, но больше в эту сторону не ходили. Действительно, ничего интересного.

— Пожалуйста! Мне очень надо! — у свиньи нет мимики и эмоции она изображать не может. Но когда он говорит таким жалобным голоском, я очень явственно представляю грустную улыбку и жалобно сложенные губки. Тем более мальчика-то я уже видела!

Надо так надо. И мы потрусили в сторону неприглядной улицы, коммунизмом на которой даже и не пахло. Не успели пробежать и трехсот метров, как Петра затормозил у полуразвалившегося дом с заколоченными окнами.

— Шура, подожди меня здесь! Я быстро! — и не успела я оглянуться, как он выскользнул из шлейки (вот не знала я, что он на это способен!) и скрылся за кривыми воротами. Бежать за ним не было смысла. Под воротами я бы не пролезла, открыть же их не представлялось возможным.

Время тянулось очень медленно. Я уже начала волноваться и примериваться к забору. Как раздалось нетерпеливое повизгивание, а затем из-под ворот показалась голова Петры: