Последняя Мона Лиза

Она судорожно вдохнула и медленно выдохнула. Я сказал, что нам не обязательно это обсуждать, если ей слишком тяжело, но Аликс ответила, что она вполне в силах об этом говорить.

– Так почему суда не будет? – спросил я.

– Он скроется задолго до того, как это случится.

– Разве он не носит на щиколотке одну из этих штуковин?

– О, я уверена, что он уже заплатил кому-нибудь, кто носит ее вместо него. У него деньги припрятаны по всему миру. Он просто исчезнет.

– Ну, хотя бы все его краденые картины были возвращены.

– Да, это уже кое-что.

Мы помолчали. Мне хотелось сказать, как много она для меня значит, и спросить, нужен ли я ей хоть немножко, но я не сказал ни того, ни другого, боясь услышать ответ. Вместо этого я спросил:

– Как поживает твоя мама?

– Это из-за нее… для нее я все это делала… – Аликс воспользовалась моментом, чтобы высказать то, что давно хотела. – Ты понимаешь?

Я кивнул: я это уже давно понял.

– Мой от… Бейн… он грозил, что ее переведут в очень плохую клинику, и…

Она перевела дыхание.

– Это не оправдание, я знаю. Но все, что платил мне Бейн, я переводила на ее лечение. Я внесла предоплату за два года вперед, а это уже кое-что. А потом… потом что-нибудь придумаю, время есть.

– Это здорово, – сказал я, и она кивнула, водя пальцем по цепочке с медальоном – тонкая золотая линия на ее кремовой коже, как на картине, которую я рисовал с нее по памяти.

– А почему Верде? – спросил я.

– Это мамина девичья фамилия. Они развелись, когда я была еще маленькой. Не было смысла брать его… – она замолчала, потом тихо добавила: – Слушай, я должна это сказать. Прости меня, Люк, за все. Я никогда не думала, представить себе не могла…

Мне тоже было за что просить прощения, что я и сделал. Десятки раз я репетировал разные слова, которые собирался при этом сказать, но они как-то вдруг перестали иметь значение, и простого «прости» оказалось достаточно. Аликс кивнула, лицо ее немного просветлело, и она спросила, какие у меня еще новости. У меня не было большого желания говорить о своих делах, но хотелось побыть с ней подольше, поэтому я стал рассказывать, что вновь занялся живописью, и как теперешние мои работы отличаются от того, что я делал раньше.

– У меня даже побывали несколько дилеров, и один из них заинтересовался настолько, что хочет устроить мне выставку, когда я соберу все работы вместе, правда, это может занять некоторое время…

– Вот видишь, – перебила она. – Я же говорила, что ты найдешь другую галерею, и беспокоиться не о чем, помнишь?

– Да, – кроме того, я помнил, что она верила в меня даже тогда, и это для меня много значило. – Кажется, я еще спросил тогда, не ведьма ли ты?

– Без комментариев, – улыбнулась Аликс. – Как здорово, что ты снова творишь.

Я стал рассказывать о своем ощущении, что я нахожусь на пороге чего-то нового, и мне нужно просто продолжать рисовать, а там будет видно, что из этого получится. Она наклонилась ко мне, и было видно, что она действительно внимательно слушает. Мне хотелось рассказать ей все о своих новых картинах, чтобы она гордилась мной и уважала меня – чего мне так не хватало в юности, когда я усердно работал, чтобы получить все то, что чуть не потерял недавно. Я вспомнил Перуджу и то, как Симона верила в него и его искусство, когда никто больше не верил – и как она унесла эту веру с собой, когда умерла, и эта утрата заставила его лгать и воровать.

– Один друг мне сказал: никогда не знаешь, что придаст сил и заставит тебя снова работать, – мне вдруг вспомнились эти слова Смита, которые я почти забыл, а он оказался прав.

– Приятно слышать. Ты вернулся к преподаванию?

– Да, и оно тоже пошло лучше. – Так оно и было: мне все больше нравилось читать лекции, я чувствовал, что действительно знаю свой предмет и хочу им заниматься. – Это довольно забавно. Теперь я понимаю, сколько тайн в истории искусства, и стараюсь передать своим студентам это ощущение.

– Предлагаю назвать твой новый курс: «О чем мы в неведении в искусствоведении» – даже рифмуется!

Я улыбнулся, и мы оба замолчали. Так много всего хотелось сказать, но я едва ли не физически ощущал, как слова застревают в горле, потому что я совсем не был уверен, что Аликс хочет их услышать.

– Рада, что у тебя все хорошо, – наконец, произнесла она.

– А у тебя как?

– Мне нужно… во многом разобраться.

– Я уверен, что у тебя получится, – сказал я.

Она поблагодарила и начала подниматься из-за стола, но я сказал: «Останься, пожалуйста» – уже не заботясь о том, насколько уместно это прозвучит. Аликс неуверенно села.

– Я подумываю уехать куда-нибудь, – сказала она.

– Да? Надолго?

– Пока не… приду в норму.

– Я думал, ты уже в порядке.

– Я не о физическом здоровье. Мне нужно просто… время. Но мне нужно будет заботиться о маме, так что это ненадолго.

Ну, хоть ненадолго… только мне все равно хотелось прокричать: «А как же я? Как же я без тебя?»

Аликс снова встала.

– Подожди, – помимо воли, я произнес это очень настойчиво. – Мне еще нужно кое-что сказать.

Она вновь опустилась на стул, но так, словно готова была в любой момент убежать.

– Ничего страшного… Просто накопились кое-какие мысли.