Последняя надежда. Шпионская сага. Книга 1

Я опешил – вот уж о чем никому и никогда не рассказывал. Никто не знал о моем увлечении Каббалой. Раньше я был обычным советским атеистом, и в Бога, разумеется, не верил. Такое воспитание и образование получил и в школе, и дома, и мне ни разу не представилось случая убедиться в обратном. Не верил в разум, отделенный от материи. Допускал существование некоего биополя, схожего с тепловым, световым или магнитным. Но в телепатию, телекинез или телепортацию никогда не верил. Я много видел и слышал всякого, чем занимались целые подразделения, особенно в ЦРУ и КГБ, да и в других разведках мира. Когда мне демонстрировали успехи тамошних экстрасенсов, я относил их за счет высокого интеллектуального уровня, привычки к повышенной внимательности и интуиции, как правило, выработанной в ходе специальной подготовки. Меня самого без конца тренировали на запоминание любых деталей и мелочей, развивая все виды памяти. Когда человек видит что-то даже мельком и не обращает на это внимания, память обязательно фиксирует увиденное. Вот почему можно вспомнить все, даже то, что и не собирался запоминать, вернее, не знал, что когда-нибудь такое воспоминание понадобится. В любой разведке мира учат методу реконструкции, когда в легком гипнотическом состоянии агент воспроизводит все происходящее вокруг, включая мельчайшие подробности. Далеко не каждый способен овладеть такой методикой, тут необходимы определенные свойства психики, но вполне возможно. Я-то технику эту изучал и, как говорили мои учителя, овладел ею, можно сказать, почти в совершенстве. Так что, если доживу до пенсии, спокойно смогу подрабатывать карточными фокусами, как и фокусами вообще.

Я всегда считал, что у жизни нет заранее заданного смысла, она существует сама по себе. Нет ни Божественного промысла, ни сверхчувственных идей. Жизнь существует в силу самой природы, физико-биологических законов. Допускаю, что в течение многих миллионов лет могла сложиться оптимальная среда для возникновения живого существа – самого простого. Безо всяких чудес. Просто один шанс на миллиард сработал. А остальное было делом эволюции, Дарвин все объяснил.

Я был уверен, что каждый отдельный человек – случайность на Земле. А остальное – вопрос мировоззрения и веры, даже для материалистов. Различия только в логике. Среда, в которой я воспитывался, дала мне свою логику, и у меня никогда не возникало повода усомниться в ней. Считал, что время от времени окружающий мир, реальность, какие-то события и происшествия дают людям ощущение безнадежности. Вот тогда и приходит вера – в Бога ли, в высший ли разум, коль скоро более уповать не на кого. Конечно, если сам увижу чудо, то задумаюсь. Но ничьим суждениям и рассказам до сих пор не верил и не поверю ни с того ни с сего. Так, во всяком случае, я считал.

Нравственное значение религии для меня сомнительно. Моральные нормы – это вопросы воспитания и образования, и к религии они отношения не имеют. Уже давно я понял: если живешь по нормам религиозным, ты обречен на неудачу. По религиозным канонам люди не живут, да и жить не могут. Религия обыденная, со всевозможными допущениями и поблажками, – вот норма поведения обыкновенных людей. Вожди, цари, императоры поступали согласно языческим правилам, по законам силы: «око за око, зуб за зуб». Эти законы – законы власти. Для них, и только для них, религиозные постулаты оказались самыми удачными.

Человечество от себя устало. Оно не понимает, чего хочет Бог. Однако я могу ответить очень просто: да ничего! Абсолютно ничего! Все религии постоянно твердят: «Так угодно Богу!» Но мне было абсолютно ясно, что Божьей воли нет, как и гнева Божьего. Когда я слышал утверждения, что цель человеческой жизни – избежать ада и попасть в рай, а земное существование человека – школа, период обучения и испытания, точнее, прелюдия к будущей вечной жизни, ее основа, я отказывался в это верить. В моей голове не укладывалось, что любовь некоего Бога ко мне зависит от моей покорности Ему и Его законам.

– Хорошо, – отвечали мне знающие люди, – Бог и есть жизнь, люди и Бог едины, как едина жизнь.

– Но если люди с Богом едины, – отвечал я, – то зачем нужно испытывать страх перед Ним? Может, это воспоминания о том, как мы в детстве боялись наказания родителей?

Как у всех, кто рос и воспитывался в Советском Союзе, собственного религиозного опыта у меня не было. Мы не знали, не могли знать, что такое религиозное чувство, религиозное переживание. Когда же хотелось обдумать вопросы бытия, бренности тела и вечности души, я, как и большинство моих друзей, обращался к книгам. Они давали повод к раздумьям, как правило, ничего не объясняя.

Но однажды мне в руки попали довольно редкие книги, а среди них несколько изданий, посвященных Каббале, тайному еврейскому учению. В начале Каббала показалась мне подозрительной. Даже само слово ассоциировалось со средневековым мракобесием, шабашем ведьм и прочей псевдомистической чепухой.