Последняя ночь на Извилистой реке

Гладкая смуглая кожа и длинные черные волосы делали Люпиту «женщиной без возраста». Дэнни и его отец предполагали, что по возрасту она находится где-то между ними (лет шестьдесят пять или около того). Она была невысокого роста, весьма полная (если не сказать — толстая).

Миловидное лицо Люпиты и ее привычка оставлять обувь на первом этаже (наверх она поднималась босой или в носках) напомнили Дэнни Индианку Джейн, и он сказал отцу, что их уборщица похожа на нее. Повар категорически не согласился с сыном: по его мнению, здесь не было даже отдаленного сходства. Задумавшись о реакции отца, Дэнни решил: либо сходство все-таки есть и старик намеренно это отрицает, либо его самого подвела память и он нарисовал себе неверную мысленную картину посудомойки индианки. Писатели часто принимают созданные ими образы за истинные воспоминания.

Под вечер, когда отец отправлялся в «Патрис» и погружался в шумный мир ресторанной кухни, Дэнни покидал писательскую комнату. Он уходил с последними лучами солнца (если оно светило в окно и стекла крыши). Но сегодня день выдался сереньким и сумрачным, и потому романисту было легче оторваться от письменного стола. Жалкие остатки дневного света едва пробивались в окно коридора на втором этаже. Дэнни тоже привык ходить по дому в одних носках. Сейчас, мягко ступая по чувствительным половицам, он открыл дверь отцовской комнаты. Когда повара не было дома, сын часто заходил в его комнату и смотрел, какие снимки исчезли, а какие появились на пяти досках, висевших по стенам. Это были обычные доски для объявлений, какие встретишь в коридоре любого офиса.

В комнате отца стоял старомодный письменный стол с выдвижными ящиками. В ящиках хранились сотни фотографий. С помощью Люпиты повар регулярно обновлял свои «фотовитрины». Он никогда не выбрасывал ни одного снимка: те, что удалялись с досок, возвращались в ящики письменного стола. Через какое-то время эти снимки снова появлялись на стенах, только по едва заметным следам от кнопок можно было установить, что этот круговорот они совершают во второй или третий раз.

На самих досках снимки не располагались строгими рядами, а причудливым образом накладывались один на другой. Возможно, в этом был какой-то тематический замысел, исходивший либо от отца, либо от Люпиты. Без помощи мексиканской уборщицы повар едва ли сумел бы менять снимки с такой впечатляющей регулярностью. Занятие это было не из легких. Чтобы добраться до верха досок, требовалось встать на спинку кушетки или на стул — вряд ли престарелый хромой повар мог это сделать. (Учитывая возраст и вес Люпиты, Дэнни с беспокойством подумал, как ей удается балансировать на стуле или спинке кушетки.)

При своем развитом писательском воображении, Дэнни Эйнджел так и не мог постичь отцовскую логику. Цепочки перекрывающихся фотографий не имели исторической последовательности и не били на зрительскую эффектность. Так, одна начиналась с черно-белого снимка, где неправдоподобно молодой Кетчум танцевал с Индианкой Джейн. Дэнни отчетливо помнил, что танцевали они на кухне столовой в Извилистом. Часть снимка перекрывалась другим (цветным), где были запечатлены Дэнни с маленьким Джо. Писатель вспомнил, что на снимке была и Кэти, однако этот кусок умело закрыли другой фотографией, где Кармелла с Полом Полкари стояли возле печи для пиццы в кухне «Vicino di Napoli». Снимал их либо Тони Молинари, либо старый Джузе Полкари.

То Вермонт перехлестывал Бостон, то наоборот. Снимки времен «Авеллино» и «Мао» часто менялись местами, и азиатские лица времен их жизни в Айове соседствовали с лицами жителей Торонто. Здесь были снимки ресторана «Максим», когда он только что открылся, снимки «Бастринга» на Куин-стрит-Вест, а рядом — Кетчум со своим пикапом или Джо-студент (на лыжах или горном велосипеде). Тут же был пришпилен снимок Джо с Максом. Снимок был сделан за несколько дней до субботнего утра, когда их обоих чуть не сбил пронесшийся по переулку голубой «мустанг». На эту фотографию восьмилетних мальчишек налезало фото Сильвестро, которого целовали в обе щеки Джойс и Кристина.

А может, Люпита не только пришпиливала пухлыми руками снимки к доскам, но и создавала «визуальный ряд», следуя своему безыскусному замыслу? Только этим еще как-то объяснялось случайное соседство фотографий из разных эпох. Возможно, мексиканка наугад доставала снимки из ящиков; пыхтя, вставала на стул и обновляла экспозицию. Возможно, отец самоустранился и не вмешивался в ее художественные эксперименты. Мысль эта показалась писателю правдоподобной. Тогда понятно, почему с тех пор, как Люпита устроилась к ним на работу, ни один снимок Кетчума не вернулся в ящики письменного стола.

Но как удалось восьмидесятитрехлетнему сплавщику произвести столь сильное романтическое впечатление на уборщицу-мексиканку, которой самой уже под семьдесят? Дэнни поделился своими мыслями с отцом. Повар даже поморщился. Люпита видела Кетчума каких-нибудь два или три раза.

— Люпита — ревностная католичка. Скорее всего, это религиозное завихрение, — сказал Доминик.