Последняя ночь на Извилистой реке

Дэниел Бачагалупо знал: Кетчум, Норма Шесть и Карл — ровесники. То есть им всем сейчас по пятьдесят. Конечно, при такой жизни Норма Шесть не могла не подурнеть. Дэнни вполне допускал, что Карл может ее выгнать. Он ведь всегда выгонял надоевших ему женщин. И конечно, он поколачивал Пам, хотя пьянствовать помощник шерифа перестал.

— Объясни мне свои доводы, — попросил Дэнни.

— Если Карл уж очень сильно ее достанет, тогда Пам ему все расскажет. Разве ты сам не понимаешь? — удивился Кетчум. — Это единственный способ ему досадить. Все эти годы он не переставал думать о вас с отцом. И все эти годы Карл считал, что Джейн убил он. Он просто не мог этого вспомнить! Думаю, он свихнулся на воспоминаниях. Представляешь? Он верил, что убил Джейн, но напрочь забыл, как и при каких обстоятельствах.

Будь Ковбой не таким зверем, он бы, глядишь, и обрадовался своей невиновности в гибели Джейн. И будь сама Норма Шесть помягче, возможно, у нее не появилось бы искушения превратить известные ей сведения в оружие. (Конечно, она могла выболтать Карлу правду, случайно или от его рукоприкладства.) Кетчум не верил, что в бывшем шерифе вдруг проснутся человеческие качества, к тому же он хорошо знал, какую жизнь вела Норма Шесть. (Он и сам вел такую жизнь, и в этой жизни не было места сантиментам.) А Ковбой одуревал от попыток вспомнить, и не потому, что верил, будто это он убил Джейн. Карл не испытывал вины, и вовсе не сам факт убийства сводил его с ума. Его мучила невозможность вспомнить сам момент убийства. По мнению Кетчума, бывший констебль наслаждался бы такими воспоминаниями.

Невозможность вспомнить и явилась причиной, заставившей Карла бросить пить. Несколько лет назад, когда Кетчум впервые сообщил Дэнни и повару, что «в округе Коос завелся новый трезвенник», отец и сын громко хохотали. Нет, они даже выли от смеха.

— Стряпуну нужно сваливать из Бостона. Это первое, — продолжал разговор Кетчум. — Второе — ему нужно сменить фамилию дель Пополо. Я ему тоже позвоню, но и ты должен сказать ему, Дэнни. Твой отец не всегда меня слушает.

— Кетчум, ты считаешь, что Пам рано или поздно обязательно все расскажет Карлу?

— Да, Дэнни. Это непременно. А Карл непременно изобьет Норму Шесть до полусмерти.

— Боже мой! — вдруг воскликнул Дэнни. — Слушай, а чем же ты занимался с моей матерью вместо уроков чтения?

— Спроси у отца, Дэнни. Не мое дело тебе это рассказывать.

— Так ты спал с нею?

— Пожалуйста, поговори с отцом.

Дэнни не помнил, чтобы Кетчум когда-либо произносил слово «пожалуйста».

— Мой отец знает, что ты спал с ней? — спросил Дэнни.

— Христозапор! — рявкнул в трубку Кетчум. — А как ты думаешь, с чего твой отец чуть не снес мне половину головы своей проклятой сковородкой?

— Как ты сказал?

— Перебрал я сегодня, — пробормотал Кетчум. — Не слушай моей болтовни.

— А я всегда думал, что это Карл ударил тебя дулом своего кольта.

— Ха-ха! Если бы Ковбой ударил меня своей пушкой, я бы прибил его на месте! — загремел сплавщик.

Слушая его слова, Дэнни понимал: Кетчум не врет. Он бы никому, кроме Доминика, не простил такого удара по голове.

— Я увидел свет в столовке, — начал Кетчум, и голос его вдруг стал совсем слабым. — Твои родители о чем-то говорили. В те дни они оба изрядно выпивали. Я открыл внутреннюю дверь и вошел. Я же не знал, что как раз в тот вечер твоя мама расскажет твоему отцу о нас с нею.

— Теперь понимаю, — сказал Дэнни.

— Ничего ты не понимаешь. Поговори с отцом, — повторил Кетчум.

— А Джейн знала?

— Индианка знала все.

— Кетчум, а мой отец знает, что ты не научился читать?

— Я сейчас стараюсь научиться, — сказал в свое оправдание Кетчум. — Думаю, эта учительница меня научит. Она обещала.

— Так отец знает, что ты не умеешь читать? — спросил молодой писатель у давнишнего отцовского друга.

— Кому-то из нас придется ему сказать. По-моему, Стряпун думает, что кое-чему Рози меня научила.

— Ты поэтому мне звонишь? И когда ты написал: «Кое-что случилось», это касалось Нормы Шесть? Или вашего общего вранья о медведе?

— Я удивляюсь, как ты поверил в эти дерьмовые сказки о вонючем медведе.

Медвежья история нашла отображение в первом романе Дэнни, правда не в столь явном виде, как ее слышал сам автор. И вдруг оказывается: не было никакого медведя, а в кухню ввалился всего-навсего Кетчум. Если б эта история не укоренилась так глубоко в сердце Дэнни, быть может, он повел бы себя по-иному и не схватился бы за восьмидюймовую сковороду. И Джейн, возможно, осталась бы жива.

— Значит, это был не медведь, — ошеломленно проговорил Дэнни.

— На севере Нью-Гэмпшира живет, считай, три тысячи медведей. Я их повидал достаточно. И пострелял тоже, — добавил Кетчум. — Но если бы в кухню тогда вломился настоящий медведь, твоего отца не спасла бы никакая сковородка. Им с Рози нужно было бы убираться прочь через зал. Но не бежать, а пятиться задом и двигаться медленно… Вот так, глупыш! Никакой это был не медведь. Это я к ним зашел. Думаю, у твоего отца хватило бы мозгов не лупить медведя по морде своей паршивой сковородкой!