Последняя ночь 'Титаника'

Другим мужчиной, мучительно дожидавшимся своей семьи, был Уошингтон Додж; его ожидание несколько затянулось из-за проказливости пятилетнего Доджа-младшего. Доктор Додж не видел, как его жена и сын взошли на борт судна, не заметила и миссис Додж своего супруга, но юный Уошингтон заметил отца и решил, что будет очень забавно, если никому об этом не говорить. Словом, он ничего не сказал матери, а от отца весьма умело прятался. Все дело ему испортил верный покровитель Доджей стюард обеденного салона Рей, благодаря стараниям которого в конце концов произошло воссоединение этой семьи.

Толпы людей, стоявших вдоль леерного ограждения палуб, непрестанно пополнялись по мере того, как собственные пассажиры "Карпатии" выходили из своих кают. Некоторые из них узнавали о происходящем при весьма любопытных обстоятельствах. Мистер и миссис Чарлз Маршалл, например, были разбужены стюардом, постучавшимся в дверь их каюты.

- В чем дело? - отозвался на его стук мистер Маршалл.

- Вас хочет видеть ваша племянница, сэр, - последовал ответ.

Мистер Маршалл был в недоумении. Все три его племянницы, как он знал, находились на "Титанике", совершавшем свой первый рейс. Прошлым вечером они даже телеграфировали ему. Как одна из них могла очутиться на борту "Карпатии"? Стюард объяснял ему. Через считанные минуты состоялась встреча с миссис Э. Д. Эпплтон (остальные племянницы прибыли позже), а дочка Маршаллов Эвелин выбежала на палубу полюбоваться видом моря.

Странный это был вид: безбрежное поле пакового льда на севере и западе, высокие айсберги и низкие гроулеры [16], плававшие, словно разведчики в авангарде основных ледяных полей; все это придавало океану оживленный, даже деловой вид. Шлюпки, подгребающие к лайнеру со всех сторон, выглядели здесь, посреди Атлантического океана, как-то неправдоподобно, неуместно.

А с трудом вылезавшие из них люди выглядели еще более странно. Мисс Су Ива Рул заметила одну даму, на которой только и было одежды, что большое махровое полотенце, обернутое вокруг талии, да роскошная вечерняя накидка из меха, окутывавшая плечи. Одеяния других напоминали вещи, выигранные на ярмарке по лотерее-аллегри: отороченные кружевами вечерние платья, кимоно, меховые пальто, шерстяные шали, пижамы, резиновые сапоги, белые атласные тапочки, И все же это была эпоха чопорных формальностей: поразительное количество женщин не преминули надеть шляпы, а головы многих мужчин украшали твидовые кепи.

Самым же странным было молчание. Едва ли кто вымолвил хоть слово. Все отметили этот факт, и у всех нашлось ему объяснение. Преподобный П. М. Хоуквез, пассажир "Карпатии", считал, что люди пережили слишком большие ужасы и не могли говорить. Капитан Рострон полагал, что заботы настолько поглотили всех, что было не до разговоров. Лоренс Бизли думал, что не оцепенение и не занятость были причиной молчания, а слишком большие масштабы случившегося, которые просто не укладывались в сознании людей.

Время от времени возникали небольшие очаги шума. Мисс Питерсон заметила маленькую девочку по имени Эмили, которая сидела на прогулочной палубе, всхлипывая:

- О, мама, мамочка, мне плохо! О, мама, мамочка!

При высадке пассажиров из шлюпки №3 одна лежавшая на дне этой шлюпки женщина, одетая всего лишь в ночную рубашку и кимоно, вдруг села и, показывая рукой на другую даму, которую поднимали наверх в беседке, закричала:

- Посмотрите на эту мерзкую женщину! Мерзкую! Она наступила мне на живот! Мерзкая тварь!

В обеденном салоне для пассажиров третьего класса одна итальянка совершенно вышла из себя. Она рыдала, кричала, била кулаками по столу. В ее выкриках снова и снова слышалось: "Бамбино!" Итальянцу-стюарду удалось добиться от нее нескольких членораздельных слов: выяснилось, что потерялись ее дети. Одного ребенка скоро отыскали, но итальянка показала два растопыренных пальца и снова ударилась в истерику. Наконец нашелся и другой ребенок - в буфете на гладильном прессе, куда его положили отогреваться.

К 8 часам 15 минутам прибыли все шлюпки "Титаника", за исключением шлюпки №12. Она еле двигалась, все еще находясь на расстоянии нескольких сотен метров от "Карпатии". Бриз крепчал, и волнение усиливалось. Планширь переполненной шлюпки (а в нее втиснулось примерно 75 человек) то и дело оказывался чуть ли не вровень с волнами. Люди, столпившиеся у леерных ограждений "Карпатии", с замиранием сердца следили за тем, как Лайтоллер осторожно вел шлюпку к лайнеру.

В самой шлюпке прижатые друг к другу люди старались остаться сухими и молили бога о том, чтобы им удалось добраться до лайнера. В такие моменты людям свойственно обращать внимание на обычно ничего не значащие мелочи. Полковник Грейси, безрезультатно пытавшийся оживить неподвижно лежавшего рядом с ним мужчину, удивился, например, зачем тому понадобилось надевать на себя длинные шерстяные чулки.