Читаем Последняя ночь у Извилистой реки полностью

— А-а, друзья пивных фургонов, — сказал Колби. — На вашем месте, ребята, я бы крепко помнил, что голубой «мустанг» видели по всему городу.

Полицейский повернулся к повару и Дэнни.

— Мальчишки они хорошие, да вот только пристрастились выпрашивать у водителей пивных фургонов афиши, стикеры и нашивки. Я их частенько вижу возле пивных баров на центральных улицах. Напоминаю им, что внутрь заходить нельзя. Но случается, они пристраиваются на своих велосипедах за пивным фургоном и ездят от бара к бару. Еще раз говорю: Клинтон-стрит и Берлингтон-стрит — не для велосипедистов.

Джо не смел поднять на деда глаза.

— Друзья пивных фургонов, — повторил повар.

— Мне домой пора, — сказал Макс и спешно ретировался с кухни.

— Вашего сына и того мальчика я встречал и в городском парке. Тоже на велосипедах. Несколько раз говорил им, чтобы ни в коем случае не ездили по Дубьюк-стрит. Гораздо безопаснее ехать по мосткам за зданием студенческого союза. А дальше — выезжать в район Хэнчера и катить вдоль реки… Что, скажешь, это намного дальше? К зоопарку есть более короткий путь? — спросил у Джо офицер Колби.

Джо молча кивал, понимая, что их с Максом застукали.

На следующий день, ранним утром, когда Юн еще спала, а И Ин не вернулась с ночного дежурства в Больнице милосердия, Дэнни вошел в комнату сына и некоторое время стоял, оглядывая это «пивное святилище». Затем он легко потряс Джо за плечо.

— Вставай.

— А не рано ли в школу? — зевая, спросил мальчик.

— Возможно, сегодня ты туда вообще не пойдешь. Я позвоню и скажу, что ты себя неважно чувствуешь.

Еще пару дней назад такое предложение обрадовало бы Джо. Сегодня оно его насторожило.

— Со мной все в порядке. Я могу идти в школу.

— Вставай и одевайся. С тобой, Джо, не все в порядке, — возразил отец. — Ты мертв. Ты уже умер.

Не позавтракав, они покинули дом и пошли пешком в сторону Маскатайн-авеню. Даже в утренние часы на ней всегда было оживленное движение. Улица переходила в Айова-авеню, посередине которой тянулся бульвар, разделяя проезжую часть.

Когда Джо был совсем маленьким, Дэнни и Кэти жили на Айова-авеню в доме на две семьи и постоянно жаловались на шум уличного движения. Но уже тогда жилье в этих местах стоило дороже квартир в других местах. (В особенности неугомонный многоквартирный дом, именуемый «женским клубом»; он был ближе к кампусу и центру города. Студенты выпускных курсов и состоятельные младшекурсники предпочитали жить не в общежитиях.) Осенью семьдесят третьего, когда Дэнни оказался на Айова-авеню со своим подросшим сыном, внешне эта улица почти ничем не изменилась. Однако аренда жилья существенно выросла, и теперь здесь селились университетские преподаватели младшего и частично среднего звена.

— Так это улица, где вы жили с мамой? — спросил Джо, когда они шли по Айова-авеню в сторону центра.

— Где мы жили с мамой. Да, это она.

Их дом стоял между Гилберт-стрит и Джонсон-стрит, пересекавших Айова-авеню. Дэнни узнал этот двухэтажный дом. Тогда клиновидные отделочные доски, которые покрывали стены и крышу, были бледно-желтого цвета. Они с Кэти и малышом жили на первом этаже. С тех пор дом перекрасили в серый цвет. Похоже, теперь оба этажа занимала одна семья.

— Вот этот, серый? — спросил Джо.

Должно быть, нынешние обитатели дома еще сильнее страдали от шума. Поток машин, несущихся к центру города, заметно возрос.

— Да, серый, — коротко ответил Дэнни.

Он повернулся к дому спиной. За шесть лет деревья на бульварчике разрослись и даже стали красивыми.

— Дед говорил, ты не любишь Айова-авеню и стараешься не ездить по ней.

— Это так, Джо.

Они стояли плечом к плечу и смотрели на едущие машины.

— В чем дело? Я что, наказан? — спросил Джо.

— Нет. Ты не наказан. Ты уже мертв.

Дэнни махнул в сторону проезжей части.

— Ты погиб вон там, на дороге. Это было весной шестьдесят седьмого года. Тебе тогда было всего два годика, и ты еще не мог обходиться без подгузников.

— Меня сбила машина? — спросил Джо.

— До сих пор удивляюсь, почему она тебя не сбила, — ответил отец. — Но если бы ты погиб под колесами, меня бы тоже не было в живых.

За рулем машины, ехавшей по противоположной стороне, сидела И Ин. Она возвращалась с ночного дежурства и видела Дэнни и Джо, стоящих на Айова-авеню. Мимо них проехал коллега Дэнни по Писательской мастерской, поэт Марвин Белл[103]. Он просигналил в знак приветствия, но ни отец, ни сын этого даже не заметили.

Быть может, Дэнни и Джо вовсе не стояли на тротуаре, глядя на машины: возможно, они находились не в осени семьдесят третьего, а в весне шестьдесят седьмого. Во всяком случае, писатель Дэниел Бачагалупо, еще не взявший себе псевдоним, был там. Дэнни часто казалось, что он вообще не покидал того времени.


Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Оптимистка (ЛП)
Оптимистка (ЛП)

Секреты. Они есть у каждого. Большие и маленькие. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит. Жизнь Кейт Седжвик никак нельзя назвать обычной. Она пережила тяжелые испытания и трагедию, но не смотря на это сохранила веселость и жизнерадостность. (Вот почему лучший друг Гас называет ее Оптимисткой). Кейт - волевая, забавная, умная и музыкально одаренная девушка. Она никогда не верила в любовь. Поэтому, когда Кейт покидает Сан Диего для учебы в колледже, в маленьком городке Грант в Миннесоте, меньше всего она ожидает влюбиться в Келлера Бэнкса. Их тянет друг к другу. Но у обоих есть причины сопротивляться этому. У обоих есть секреты. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит.

Ким Холден , КНИГОЗАВИСИМЫЕ Группа , Холден Ким

Современные любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Романы
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза