Последняя обойма

Так продолжалось ровно до тех пор, пока не прошло партийное собрание, на котором Андрея Воронова приняли кандидатом в члены КПСС. После этого Чеснокова будто подменили: руки больше не подавал, о полетах и родителях не расспрашивал и вообще перестал замечать.

Тут-то до лейтенанта и дошло: выискивая среди недавно прибывших в полк офицеров наиболее толковых и дисциплинированных молодых людей, парторг элементарно выполнял спущенный сверху план по принятию в партию новых членов. Поняв, что его использовали, Воронов возненавидел Чеснокова. В те годы он наивно верил в неизбежную победу мировой революции, в кристальную честность каждого коммуниста, в справедливую власть и прочие постулаты. Тем отвратительнее ему казалось поведение парторга. И однажды он, не стерпев, высказал все, что о нем думал. В результате на долгие годы нажил себе серьезного врага.

Чесноков никогда не был отличником в школе, не читал старину Хемингуэя, а руководя партийно-политической работой в соединении, всегда пользовался присланными сверху методичками. Ни шага в сторону, ни грамма фантазии. То есть профессионал из него был так себе, если данное занятие вообще можно было бы посчитать за профессию.

Тем не менее усидчивости, упорства, карьеризма и подхалимства в его характере хватало. Год за годом, должность за должностью… Так понемногу и рос, ездил на какие-то курсы и даже окончил Военно-политическую академию. Когда Воронова перевели в другой гарнизон командовать эскадрильей, Чесноков прибыл туда же на должность заместителя командира полка по политической части. Их пути снова пересеклись, и при каждом удобном случае замполит старательно подстраивал молодому комэску неприятности.

* * *

Рассказывая о недавно произошедшей в кабинете командира Отдельного вертолетного полка пьянке, в которой приняли участие генерал Воронов, полковник Максимов и молодая девица по имени Жанна, подполковник Соболенко вложил в пылкую речь все имеющиеся у него в запасе восклицания и междометия. Красочно и с удивительными подробностями он описал свое удивление и возмущение, когда завернул к Максимову по важному делу, а застал в его кабинете «безудержное употребление крепкого алкоголя» и едва ли не оргию с развратной девицей.

Слушая подчиненных, командующий авиацией с каждой минутой мрачнел.

Наконец, его терпение лопнуло.

— Ну, вот что! — хлопнул он ладонью по столешнице. — Никаких скороспелых выводов до окончания поисково-спасательной операции не делать! Никаких слухов не распускать! Ясно?!

Опешив, ЧВС с парторгом поднялись и вытянулись по струнке. Филатов слыл человеком спокойным, выдержанным. Но как известно, таких людей лучше не испытывать и не доводить. Как говорится: чем труднее воспламеняется порох, тем быстрее и ярче он сгорает.

— А теперь идите и занимайтесь своими прямыми обязанностями, — закончил Филатов.

* * *

Покинув кабинет командующего армией, член военного совета и парторг направились по коридору к выходу из штаба.

У двери, завидев генерала, застыл по стойке «смирно» один из дежурных по штабу — молоденький сержант с автоматом.

— Послушай, — резко остановившись, повернулся к парторгу Чесноков, — а ведь командующий прав.

— В чем? — не понял Соболенко.

— В том, что мы должны заниматься прямыми обязанностями. Пошли…

Член военного совета решительно вернулся в основной коридор, но на этот раз повернул не в левое крыло, где располагался кабинет командующего, а шагнул вправо.

— Видишь ли… — говорил он на ходу, — если мы с тобой заподозрили человека в измене, то должны с предельной четкостью донести свою точку зрения до командования. Согласен?

Соболенко никогда не спорил с начальством.

— Так точно, товарищ генерал, — подобострастно закивал он и промокнул платком вспотевший двойной подбородок. — Но что делать, если у командования свой взгляд на объект нашего подозрения?

— В этом случае, Соболенко, надо сразу обращаться в Особый отдел. Там обязаны прислушаться к нашему мнению…

Глава пятая

ДРА; район в семи километрах к юго-западу от селения Руха

Много чего Воронов испытал за долгую службу в военной авиации, а вот катапультироваться до сего дня не приходилось. Да и какое катапультирование, если львиную долю налета он имел на вертолетах?

В теории данный процесс был известен ему до последних мелочей, но теория всегда остается набором сухих строчек инструкций и монотонных наставлений бывалых преподавателей. Вся эта скукота, как правило, порождает в голове сумбур, недоверие и провокационные мыслишки типа: со мной этого никогда не случится; а если и не повезет, то все пройдет гладенько. Когда же наступает необходимость испытать это «удовольствие», реальные ощущения сразу расставляют все по местам.

Вот оно. Произошло. И черт его знает, что там будет дальше.

После принятия решения катапультироваться Андрей убрал с педалей ноги, сгруппировался и рванул вверх два красных поручня.

С этого момента все делала автоматика.