Последняя обойма

— А что это вдруг мои инициативы — дурацкие? — обиженно спросил Козлов и засопел. — А твои — не дурацкие? Что я сделал неправильно? Я узнал, что твой друган смотался от наших ребят, скинул слежку с хвоста... Я велел подождать его у подъезда и привезти сюда. Он пришел в третьем часу ночи, поэтому и оказался здесь так поздно. Скажи ему, что меньше шляться по ночам надо.

— А ты, значит, сидел тут и ждал его до трех ночи? — спросил Гарик. — С каких пор ты стал задерживаться на работе после шести вечера? Раньше за тобой такого не замечалось.

— Это наказуемо?

— Избивать свидетеля — наказуемо. Нарушать распоряжения старшего по званию — наказуемо. За Шумовым решили пустить слежку, но никто не говорил, что его надо так обрабатывать.

— Я считаю, что он крепко завязан в деле «Европы-Инвест». Может быть, он главарь всей этой шайки.

— А я считаю, что это дурацкая идея, — устало проговорил Гарик. Ботинок сорок второго размера исчез из поля моего зрения. Скрипнуло кресло.

— Это мое убеждение, — упрямо повторил Козлов. — Если ты не согласен, то я напишу рапорт и передам его кому следует.

— Пиши, писатель, — сказал Гарик.

— А если там узнают, что ты водишь дружбу с подозреваемым в организации преступления...

— И что дальше?

— А ничего. Представь, какие могут быть последствия.

— За избиение свидетеля тоже по головке не гладят.

— Это была самооборона. Он ударил меня. Ребята старались его удержать.

— Знаю, знаю, как твои ребята стараются... — с иронией ответил Гарик.

— Это не ребята. Это какие-то... — Слово, которым я хотел заклеймить подручных Козлова, вылетело у меня из головы. Процесс отрыва от пола отнял у меня слишком много физических и умственных сил. Вставать и разговаривать одновременно я не мог. Интересно, я всегда теперь буду таким идиотом? — Ну и сволочь этот твой Козлов, — прокряхтел я в сторону Гарика, не обращая внимания на моего обидчика. А тот немного помрачнел лицом, потом выругался и выскочил из кабинета. Оно и к лучшему.

Я доковылял до табурета, пихнул его ногой к стене и, испуская протяжные стоны, поместил свое измученное тело в сидячее положение.

Гарик с интересом наблюдал за моими перемещениями по комнате. И молчал.

— Я там все лежал и ждал, когда же ты вспомнишь обо мне и поможешь встать, — начал я. — Но не дождался. Вы так увлеклись беседой...

— А я подумал, что ты сам справишься, — сказал Гарик и стал массировать виски. Вид у него был не слишком веселый. И говорил он со мной не то чтобы враждебно, но с известной долей раздражения. — Ты большой мастер самостоятельных действий. Вот сам и выпутывайся...

— Если ты насчет вчерашнего...

— И насчет вчерашнего тоже. Хорош гусь, я ему все выложил как на блюдечке, а он прослушал, кивнул и смотался!

— Так получилось...

— Ага, конечно. И что это за громила там за тобой рванул? Кто это? Знаешь?

— Понятия не имею, — соврал я.

— А знаешь, что с ним случилось?

— Случилось? — Я вытаращил глаза. — А с ним что-то случилось?

— А ты не знаешь?

— Я? Откуда? Я выскочил во двор, перелез через забор и... И все.

— А какого хрена ты побежал, если не знаешь этого типа?

— Инстинкт самосохранения. Вряд ли он погнался за мной, чтобы спросить, который час. Так что с ним случилось?

— Он умер, — сообщил Гарик и уставился на меня. Черта с два. Я так устал, что на моем лице вряд ли кто-то мог прочитать что-нибудь. Гарик с минуту таращился на меня, потом разочарованно отвернулся к окну. — Разрыв какой-то там артерии. Прямо во дворе «Кометы». И ты, конечно же, здесь ни при чем? Можешь не отвечать, я уже знаю, что ты скажешь. — И он махнул на меня рукой. — Если бы ты понимал, Костя, в какое дерьмо ты меня втащил...

— А он и вправду может настучать? — поинтересовался я. Фамилия «Козлов» не была произнесена, но Гарик среагировал весьма непосредственно: скрипнул зубами и с ненавистью уставился в закрытую дверь.

— Кто его знает, на что он способен, — пробурчал Гарик. — Он словно взбесился... Я его таким нервным никогда не видел. И не сидел он по ночам в кабинете, не таскал никого на ночные допросы... Дурдом какой-то.

— Он был пьян, — сказал я и смущенно улыбнулся: ябедничать, пусть даже на такого придурка, как Козлов, было неприятно.

— Да ну? — без особого энтузиазма отозвался Гарик. — Не врешь?

— Не вру, — честно сказал я. Так редко мне приходилось говорить правду за последние дни, что эти два слова я проговорил с каким-то наслаждением.

— Может быть, — задумчиво произнес Гарик. — Выпить он не дурак... Но на работе? Такого за ним раньше не водилось.

— Все когда-то начинается, — философски заметил я.

— Ага. — Гарик внезапно хлопнул себя по лбу. — Вот черт! А я-то думаю: «Что от него мятной жвачкой разит, как от школьника?!» Запах забивал, мудила!

— Мудила, — согласился я.

— А ты не лучше, — заметил добродушный Гарик. — Давай, рассказывай, что должен. Твоя половина уговора.

— Прямо здесь? — Я выразительно похлопал себя по ушам.

— Тебе, видать, мозги отшибли, Костик, — вздохнул Гарик. — Это же не Кремль. Кто нас станет прослушивать. Разве что Козлов за дверью стоит, врос ухом в замочную скважину...