Последняя охота

Нелегко это давалось. Пришлось отказывать себе во многом, но втянулся: заказывал лишь самое необходимое. Иной раз так хотелось выпить, да не самогонки, а коньяку, настоящего, армянского, выдержанного. Смаковать его с долькой лимона и пить в полумраке, чтоб перед ним сидела девка с обнаженными плечами, со светлыми волосами, как струи теплого дождя, с руками нежными, губами податливыми, с глазами добрыми, чтоб вся она была как солнышко, ласковая и добрая…

— Лилия! — шепчет Влас, закрыв глаза.

— И где ты, черт, успел бухнуть? Чего раскорячился на лавке? Бегом в контору! Сколько ждать тебя будут? Всякая минута на счету, а он здесь разляпился! — стояла в дверях Полина, усталая, как загнанная кляча.

— Полина! Чего лаешься, родненькая? Кто тебе в середку насрал? Покажи его мне!

— Да кто ж, как не Федька! Черт окаянный! К празднику припасла четверть спирта. Настой себе не сделала. Глянула, а уже нет его.

— Кого? Спирта иль Федьки?

— Ни того и ни другого. Был бы Федор, хоть по шее надавала б, а то хожу как мина на взводе. Да ить праздник скоро. Серчать нельзя! Весь год себе испорчу загодя.

— Может, на дело пустил?

— Знаю я его дела. Пусть только воротится!

Влас вошел в контору. Там тихо и чисто. Лида с Золотаревой в бумаги уткнулись. Анна жестом позвала Власа.

— Иди, получай, — прошептала она.

Меченый не успел взять деньги в руки, как за окном заорала чья-то глотка: «Рожает! Люди! Помогите! Рожает!»

Влетел в кабинет муж Галины — бледный, взлохмаченный, испуганный до полусмерти. Он кричал исступленно:

— Скорее! Помогите! Иначе помрет…

Женщин словно ветром сдуло. Все трое выскочили из конторы и, забыв о деньгах, помчались к Галине. Та кричала на весь дом.

— Успокойся, Галя!

— Тихо, девочка… Все будет хорошо…

Влас остался в конторе один на один с открытым сейфом. В нем лежали деньги. «Мать твою! Так тут как раз на дорогу! Добраться! А дальше я сам задышу! Без этих дикарей, без медведей и рысей! Я снова стану фартовать! Свобода! — Зажглись жаром глаза и ладони. — Сама судьба подарила этот шанс, один на тысячу! Второго не будет».

Меченый расстегнул телогрейку, чтоб сунуть деньги в карман, но, услышав шаги по коридору, отскочил от сейфа. В кабинет заглянул Дамир:

— Где бабы? Иль ты получку выдаешь?

— Пшел вон, сука! Рожают бабы! — не ко времени вспомнил Влас, как уговаривал стукач Смирнова бросить его, Власа, в яме.

— Кто рожает?

— Галка! — шагнул к Дамиру, чтоб выкинуть его из конторы. Тот выкатился мигом.

«Потрох! И тут подглядел! Теперь уж не отмажусь. Да и кто мне поверит, будто не я, а они стебанули бабки. Смывается только вор. Этим бздилогонить нечего, да и мне не смыться. Пойду по дороге — встречу Федора с Димкой. Те не хуже других знают, что в поселок мне дороги нет. Слинять по сопкам? Ну уж нет! Душу не донесу! — Вспомнились медведь и рысь. — Да будь ты проклята, глушь непроходимая! Нет наказания хуже, чем влететь сюда!» Влас положил деньги обратно в сейф и, ухватившись за дверной косяк, внезапно для себя заплакал от бессилия, как ребенок. Ему было обидно, что случай подарил все, кроме главного…

Влас не сразу взял себя в руки, лишь торопливые шаги вывели его из этого состояния.

— Влас! Девочка родилась! Такая хорошенькая! Ты уж прости, что задержала. Надо было помочь. Галя у нас — первородка, опыта нет. Все, что впервые, страшно. Правда?

— Не знаю. Не доводилось рожать, — ответил Меченый и, не обратив внимания на смех Анны, вышел в коридор.

Мимо него в кабинет тут же скользнул Дамир и зашептался с Анной. Влас слышал, как женщина ахнула, открыла сейф и тут же сказала зло: «Ничего он не взял! Все на месте! Не бреши попусту на человека!»

Меченый сдавил кулаки. «Ну, сука, припутаю пропадлину, как мандавошку! Опять звенишь на меня? Нет тебе угомона!» — решил дождаться стукача в коридоре.

В это время на крыльцо вышел Смирнов:

— Слышал? Галина дочь родила!

— Что с того? Мне какое дело? Пусть ее мужик воет, что сына сделать не сумел!

— Слушай, Влас, а какая разница? Морока с дочкой? А разве наши матери сегодня радуются за нас?

— Не знаю, как твоя. Моей давно до жопы, что со мной. Живой иль ожмурился? За все годы — ни одного письма. Не знаю, кто станет радоваться больше, когда кто-то из нас уйдет?

— У тебя больше никого нет?

— Она одна…

— Совсем как у меня, — вздохнул Михаил.

— У тебя баба имелась, — напомнил Влас.

— Была. До приговора. Теперь ее нет. И тоже ни одного письма за все годы.

— А я думал, что тебя ждут.

— Некому, кроме матери.

— Вот почему ты тогда на реке не взял у меня бабки! — вспомнил Меченый.

— Эх, Влас! Так ты и не понял! Ну прижал бы тебя медведь или рысь, как сегодня. Откупился б от них? Вымолил бы хоть минуту жизни?

— Отморозок ты, лягавый! Иль рисуешься под обалдуя? Да не было б той минуты ни у меня, ни у тебя, возьми тогда бабки. Я не гнал туфту, пошел с тобой в открытую, в натуре. А ты ферта из себя скрутил. И что теперь? Оба в глубокой заднице оказались!

— Ты скажешь, что не виноват? — усмехнулся Смирнов.