Последняя охота

— А как же Шкворень? С концами смылся?

— Конечно!

— Не пойму! Неужель сам все сумел? Ну, слинял, положим, подфартило! Но зачем записка и деньги? — не понимал Дамир.

— Это и была его месть! За себя и кентов! Ведь всю его «малину» отловил, а это, ого, больше двух десятков воров. Он обещал рассчитаться и впихнуть в клетку, свое слово сдержал.

— А как же менты? Ему поверили, тебе нет? Почему? Может, это вовсе не Шкворень, а тот Олег все состряпал?

— Я сразу это предположил и обратился к начальнику горотдела поручить следствие по моему делу кому угодно, только не Олегу. Уж и не знаю, попала ли моя просьба в руки начальства или нет, но следствие велось явно однобоко. Это было видно сразу. Да, графологическая экспертиза подтвердила, что записка написана самим Шкворнем. Дактилоскопия дала такое же заключение, что и на записке, и на деньгах отпечатки его пальцев.

— Как же он попал в твой кабинет?

— Форточку выдавил, открыл окно и влез. Следы металлических зубов от «кошки» остались.

— В один день ушел из камеры и в кабинет успел попасть? Не многовато ль подвигов? — засомневался Дамир.

— Я пытался обратить внимание следователя на это. Сбежавшему Шкворню, конечно, было не до меня. Ему кто-то помог, ведь записку и деньги он сумел бы поручить другому, но… Экспертиза отсекла, сказав, что на записке только его отпечатки. Я говорил, мол, второй дублер мог работать в перчатках, чтобы не наследить. Но кто слушает подозреваемых? Я настаивал на своем и утверждал, что Шкворню помог кто-то из горотдела. Возможно, сам Олег, а может, по его распоряжению. У него после расстрела сына объявилось много сторонников и сочувствующих. Все они стали моими врагами. Прояснить ситуацию, раскрыть истину мог лишь сам Шкворень, но это никак не входило в его планы. Его перестали разыскивать.

— А как он из камеры ушел?

— Обвинили во всем меня, будто камера его не охранялась. Я ее специально не закрыл, и он ушел. Но для чего ему тогда понадобилось лезть через окно? Мог бы прямиком войти в кабинет! В конце концов, если бы решил отпустить вора, сделал бы это гораздо чище и грамотнее. Без последствий для себя и пахана. Никто ничего не заподозрил бы. Тут же сработано все против меня.

— Ну а охрана камеры?

— У них на тот момент была смена караула. Такие показания дали, дикие и нелепые. Мне даже читать их было стыдно, а уж верить не мог ни одному слову. Сплошные натяжки, однобокость, я так не работал.

— На всю катушку дали?

— Нет! Если б так, расстреляли бы! Сумма взятки была громадной плюс к тому утрата уголовного дела, пособничество в побеге. Все тянуло на исключительную меру наказания. И в этом я видел месть Олега за сына, но государственный обвинитель в процессе попросил для меня у суда десять лет лишения свободы с конфискацией имущества и отбыванием срока в колонии особого режима. Да и то, учитывая многолетнюю работу в милиции, безупречность, награды и первую судимость. Олег был в зале суда. Когда зачитали приговор, он чуть ли не с кулаками подскочил к председательствующему и заорал: «Почему не исключительную дал?! Ведь я просил тебя! Ну, погоди! Я тебе еще напомню этот приговор!» Я все понял и не удивился, что даже ради приличия его никто не остановил.

— А где ж он взял деньги на взятку, которую тебе организовал? Сам говоришь, что зарплата в милиции смешная! — спросил Дамир.

— Деньги они могли изъять при обыске в доме Шкворня и не провести их по документам. Понятыми следователь оформил оперов. Те выполнили все и смолчали. А может, сам Шкворень подсказал, где прячет общак «малины». Свобода дороже, вот и откупился. Совпали интересы моих врагов. На все пошли.

— А как же тебя на условку кинули? С такой статьей?

— Три статьи! Но тут дело не в нашем горотделе и, как я понял, не в моих жалобах в прокуратуру России. Вопрос «кого помиловать» решает прежде всего администрация зоны. Если она скажет «нет», и Генеральный прокурор не поможет. Если ж рекомендует, никто администрации зоны не отказывает. Кстати, если вспомнить, кроме нас троих почти двести человек вышло. Кто — подчистую, кто — на условное. Мы не единственные.

— Они уголовные дела смотрят?

— Конечно! Сразу по прибытии изучают, чтоб знать, чего от каждого ожидать. Меня по моему делу трижды в спецотдел вызывали. Заинтересовались. Знаю, делали запросы. Много сомнений возникло. Я им все рассказал, как было. Занялись. Кое-что и мне известно стало. Ведь время на месте не стоит, — загадочно улыбнулся Смирнов.

— Миш, ты это о чем? — допытывался Дамир.

— Ну, такие мелочи я не беру в расчет! — отмахнулся тот.

Ему вспомнился зал суда, натянутое бледное лицо Ольги. Она после приговора подошла к нему. Окинула взглядом, сморщилась и спросила:

— Зачем ты пошел на это? За что опозорил меня и отца? Завел кого-то на стороне?

— Ты свободна! Не доставай! Я ни перед кем ни в чем не виноват. Нет у меня никого! Когда-то была ты, но так и осталась чужой. Смешно говорить, что я тебя отпускаю. Ты и не была моей! Иди, Ольга. Давай простимся без истерик, тихо. Ты ничего не приобрела, живя со мной, но и ничего не потеряла.