Последняя охота

Парень не стерпел, назвал зэка козлом, тот въехал в ухо. Влас взвился и сшиб с ног гнилого мужика. На помощь тому все воры бросились. Охрана молча наблюдала, как воспитывают свежака. А Власу вломили, не скупясь. Уж кто только не приложил свою лапу, даже шестерки не остались в стороне и сорвали на новичке свой кайф. Тот уж и не мечтал вырваться живым из лап этой своры, как вдруг услышал над головой: «Кого припутали, падлы? За что мокрите?» Это был пахан фартового барака. Он отлучался ненадолго. Узнав о Власе, сказал, тяжело роняя слова: «Хмыря оставьте в покое. Сам с ним разберусь».

Уже на следующий день шестерки приволокли Власа к шконке пахана. Тот оглядел парня не без усмешки, велел самому колоться, как загремел в зону. Выслушав, спросил, кто из следователей вел его дело.

— Михаил Смирнов?! Понятно! — крутнул лохматой головой, поморщился и продолжил: — От него не смыться. Он, шмоная вас по всем пределам, многих загреб под запретку. Звонил ты иль нет, от него не слинять. Достал бы всех. Я эту паскуду знаю давно! Лягавая собака! Мусоряга недобитая! Сколько мы на него выходили, чтоб замочить, все с клешней выскользал, как дерьмо меж пальцев! Мы на него, а он на нас охотился. И перевес в его сторону. Фартило гаду! Вот и меня в третий раз замел. А кто для него ты? Гнида! — Оглядел Власа насмешливо и сказал напоследок: — Канай покуда с нами. Время имеешь. До воли из тебя слепят кенты что надо. Слушай их. Иначе на свободе с голодухи откинешься.

Теперь Влас работал на лесозаготовках. Ему поручили ошкуривать бревна. Парень с утра и до темна снимал кору и сучья с громадных деревьев, не выпуская из рук топор долгими часами. Он работал на холоде, согнувшись, разгибался лишь на короткий обед и на шабаш, когда из-за сумерек не отличал, где сучья, а где топор. Вернувшись в барак, сразу попадал в окружение воров. Те уже втянулись в работу и не валились от усталости. Именно они рассказали Власу, что пахать на лесозаготовках стали не так давно. Пришлось внести поправки в фартовый закон. Ведь раньше воры в зонах не вкалывали, а потому им перестали давать жратву. Много кентов из-за того откинулось. Чтоб не терять остальных, пошли на уступки администрациям зон.

Влас слушал фартовых не без интереса. От них узнал многое.

— Вот выйдешь на волю, чем займешься?

— А хрен меня знает! Ума не приложу, куда податься, — отвечал честно.

— Нет иного пути, кроме фартового! К тому готовься. На воле ты никому не нужен сам по себе, а в «малине» лишних не бывает! Врубился? Ты что умеешь-то, колись, — спрашивали его. — С колесами кентуешься?

Влас не понял.

— Машину водить умеешь?

— Ну это конечно! Даже на права собирался сдавать. Отец купил машину к окончанию школы. Водить в городе не решался, но едва выезжали в пригород, пахан пересаживался, и я вел машину! — хвалился парень.

— Скорости любишь? Кайфуешь или ссышь?

— А кто не любит скорость? Я не любил тихую езду. Пахан, конечно, брюзжал…

— Значит, на воле без хамовки не останешься! — довольно улыбались кенты, переглядывались меж собой, готовили Власа в угонщики.

Понемногу рассказывали о секретах будущего занятия.

— Ты, кент, не мандражируй! За банк червонец схлопотал, а за колеса, коль накроют, от силы три зимы дадут. Статья бытовая. Амнистий до хрена. Зато пока на воле, успеешь сколотить на хлеб с маслом в старости. Вон смотри, вчера Пашка выскочил на волю, всего год канал за угон. Больше двух десятков увел. Клевые бабки сгреб, в заначке имеет. Ну и что с того, если здесь год мантулил? Завтра по новой за свое возьмется. Наверстает упущенное за месяц и дышать будет кучеряво. Но Пашка потому влип, что один работает. А если кучей, то загреметь в зону шансов нет, — объясняли все тонкости предстоящего дела.

— Вот раньше кенты срывали жирные навары! Накалывали банки, ювелирные. Теперь невпротык с тем. Лишь самые отчаянные кентелями рискуют. Напихали повсюду растреклятую электронику. Куда ни сунься — прокол и облом, — заговорил пахан. — Вот так возникли к зубодеру, решили его на рыжуху тряхнуть. А он, козел, через свой домофон с видеокамерой нас увидел и, знаешь, куда послал? Сознаться паскудно. Мы про ту чертовщину не секли. Этот пидер опередил нас и уцелел. Еще пригрозил лягавым сдать, коль по-доброму не смоемся.

Пахан зло заматерился.

— Хрен бы с ним, с зубодером. Мы на складе нарисовались. Технику вздумали спереть. Сторожа колонули, пса замокрили. А нас через три дня всех за жопу взяли! Кто

заложил? Телекамеры имелись. Они были включены. Вот и схомутали совсем теплых.

— А мы на новых русских накрылись! Те, суки, за границу отдыхать намылились. Мы уже по наводке секли, как кучеряво они дышали, и нарисовались. Только двери открыли, прошли в комнату, тут и лягавые влетели. Похватали, что пидеров на параше. Сигнализация сработала, мать ее! Мы по потемкам не разглядели, а наводка — ни в зуб ногой о ней. Всего неделю на воле продышали…