Последняя орбита

Пассажиров пригласили в вокзал. Павел крепко держался за перила и думал, что, кроме изучения корабля, он должен приучить себя и к невесомости. Он оглянулся на товарищей. Бурмаков ша­гал легко, уверенно — как на Земле. Витя с интересом вертел го­ловой по сторонам, однако в каждом его движении чувствовалась скованность, настороженность. Павел улыбнулся: видимо, и он сам выглядит не лучше, — и зашагал быстрее.

Изнутри орбитальная станция выглядела еще внушительнее. Это было поистине грандиозное сооружение — завод, верфь, город... Любое из этих определений подходило, но ни одно не пе­редавало точно суть. Во многих помещениях станции размести­лись мастерские, лаборатории, жилые каюты и даже небольшой сад, в котором сочеталось приятное с полезным — деревья, рас­тения не только радовали жителей станции, а и являлись опыт­ным материалом.

Павел, конечно, много читал и слышал об орбитальной стан­ции. Это было, по общему мнению, первое совершенное осу­ществление проектов, которые родились еще в прошлом веке. Однако только оказавшись здесь, Павел понял по-настоящему, какой высоты достигла человеческая мысль, какими возможнос­тями обладает современная наука и техника.

Станция имела полкилометра в диаметре и была похожа ско­рее на маленькую планету, чем на искусственный спутник. На­ходясь от Земли почти за сорок тысяч километров, она тем не менее не выглядела чем-то обособленным, представлялась Павлу неотъемлемой частью родной планеты, как бы продолжением ее, мостиком в пространство.

В длинных, широких и светлых коридорах, не затихая, пуль­сировала ритмичная трудовая жизнь. Навстречу Павлу двига­лись люди, сосредоточенные, занятые, привычные к встречам с новичками; сновали электрокары. Как на обычной улице, на за­воде. Похоже, здесь ценили время.

Павел догнал товарищей.

Бурмаков посмотрел на него, будто проверяя впечатление, за­говорщически подмигнул:

— Здорово?

— Не то слово, Степан Васильевич, — ответил Павел, — фантастично!

— А не кажется ли вам, Павел Константинович, что мы вообще ступили в полосу, где все будет фантастическим? — в Витиных глазах пылал восторг. — Орбитальная станция, «Набат», Марс!..

— Да, Виктор, — Бурмаков остановился у окна, за которым виднелся борт их корабля, соединенный закрытым коридором со станцией. — Хватит человеку держаться за ручку матери-Земли, настала пора посмотреть, что там за родным порогом!

Павел слушал и думал, что сдержанность Бурмакова, навер­ное, выработалась на протяжении долгих лет тяжелой службы космонавта, а на самом деле он мечтатель не хуже Вити. Да кто знает, может, именно такие люди и добиваются чего-то в жизни. Сам Павел стеснялся восторженности, не умел раскрываться даже перед друзьями. Однако в других такое качество любил, уважал. И Бурмаков, способный восхищаться и мечтать, как юноша, в эту минуту стал ему еще ближе, дороже.

— А где мы жить будем? — спросил Витя. Парня колотило нетерпение, ему хотелось действовать.

— Вот здесь, — Степан Васильевич указал на двери, непо­далеку от которых они стояли. — Если не будет возражений, в одной комнате. Нам быть вместе, может, месяцы и месяцы, пора привыкать, притираться друг к другу.

Когда устроились, Бурмаков повел Павла и Витю на корабль. Внутренняя стенка станции в том месте, где был пришвартован планетолёт, была прозрачной, и они увидели свой «Набат» сов­сем рядом. И застыли, ошеломленные. Вот он, величественный, строгий красавец, их убежище в бескрайнем космосе!

Бурмаков бывал здесь раньше. Но и он сейчас, поглядывая на своих младших товарищей, снова почувствовал, что полет, о кото­ром мечтал, может, с первого выхода в пространство, уже не толь­ко план, а сама реальность. И в этом полете в неведомое Павел и Витя будут его единственными соратниками. Расчувствовав­шись, Степан Васильевич обнял их за плечи, прижал к себе.

Кто-то все-таки подсмотрел эту минуту, сфотографировал космонавтов. Позже, после старта «Набата», снимок напечатают газеты, покажут телевизионные программы. Однако сами герои кадра даже не заметили фотографа. В мыслях они были уже на борту корабля, где ждала их серьезная и ответственная работа.

Скоро Гуща понял, что двадцать четыре часа — не так уж много для суток. Нужно было не только изучать корабль, но и кри­тически присматриваться к каждому узлу, прибору, механизму, представляя их в действии — в полете, во время выхода на чужую планету. Оборудование в основном было уникальным. Бурмакову часто приходилось напоминать Павлу, что день закончился и пора немного отдохнуть, чтобы и завтра иметь силы работать с ясной головой.

Гуща упирался, говорил, что орбитальная станция — это не Земля, что в невесомости сутки длиннее.

Бурмаков, сам не менее озабоченный и усталый, смеялся:

— Станция, Павел Константинович, что земная околица. Най­ду вам планету, где сутки действительно продолжаются часов со­рок, вот там и потрудитесь.