Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников

Наш корабль с заданием
В море уходил.
Я, ж некстати в госпиталь
Угодил!
Разлучась с просторами
Всех морей и скал,
Сразу койку белую
Ненавидеть стал.
Думал,
Грусть внезапную
Как бы укротить?
Свой недуг мучительный
Чем укоротить?
— Жизнь! —
Иронизировал, —
Хоть кричи «ура»!
Но в палату шумную
Вдруг вошла сестра.
— Это вы бунтуете? —
В голосе укор.
Ласковей добавила:
— Сделаем укол.
Думал я о чуткости
Рук, державших шприц,
И не боли —
Радости
Не было границ…

Море

Вечно в движении, вечно волна
(Шумны просторы морские), —
Лишь человеку покорна она,
Сила суровой стихии.
К морю нельзя равнодушным быть…
Если, настойчиво споря,
Ты говоришь: «Не могу любить!» —
Значит, боишься моря!

Поэзия

Сквозь ветра поющий полет
И волн громовые овации
Корабль моей жизни плывет
      По курсу
                    к демобилизации.

Всю жизнь не забудется флот,

И вы, корабельные кубрики,
И море, где служба идет
Под флагом Советской Республики.

Но близок тот час, когда я

Сойду с электрички на станции.
Продолжится юность моя
В аллеях с цветами и танцами.

В труде и средь каменных груд,

В столовых, где цены уменьшены.
И пиво на стол подают
Простые красивые женщины.

Все в явь золотую войдет,

Чем ночи матросские грезили…
Корабль моей жизни плывет
По морю любви и поэзии.

1959

ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ

Анатолий Мартюков. «Детдом на берегу»

Село Никола стоит на зеленом речном пригорке. Сухие луговины и главная улица вдоль всего села: от моста под горкой — до школы у соснового леса. Украшает село березовый сад. В саду — двухэтажная белая больница. Грачиные гнезда, птичий гвалт, стареющие березы…

Первое — я заметил — не стало на пригорке детского дома. Рассказали, что от ветхости здание уже накренилось, и высокое, в два этажа, наше былое жилище разобрали на дрова… Иду и вижу перемены. Школа стала десятилеткой. На пустыре торжествует Дворец культуры, домов в селе прибавилось, выросли мои товарищи.

Вперед, вперед… А мысли назад возвращаются, в детдом на берегу…

Я смутно помню
Позднюю реку,
Огни на ней,
И скрип, и плеск парома,
И крик «Скорей!»,
Потом раскаты грома
И дождь… Потом
Детдом на берегу…

Память и воображение Николая Рубцова спустя годы воссоздали эту картину. Но только грозы в ту пору уже затихли. Серая осень застыла в холодных водах реки, под сетью дождя пестрела мокрой листвой на дороге.

Вдруг голоса откуда ни возьмись! Топот за окнами и хлопанье двери.

— Зажигай свет, баба Сима, — раздался голос воспитательницы.

Няня-старушка (дети и взрослые — все называли ее «баба Сима») сидела на табуретке у глухого простенка. Она дремотно привстала, не понимая, зачем нарушили покой детской спальни.

…Лица няни уже не представить, а голос все слышится. Легкий, настороженный какой-то, ее разговор привлекал нас необычайно. То сказки со страхом, то, было, и случаи она рассказывала, непроизвольно меняя интонацию. Имитировала голоса и Василисы Прекрасной, зверя-людоеда, и шорохи травинок в поле. И ребячьи сны были продолжением сказок. А баба Сима придвигала еще две-три табуретки и засыпала сама. Засыпала ли? Утром она уже неугомонно тормошила наши сны. Легко было вставать на добрый голос бабы Симы…

— Встречай гостей, баба Сима!

— Ребятки-то уснули, Антонина Михайловна. Тише… — шепотом протестует она.

Нет, ребятки уже задирают головы и с любопытством рассматривают пришедших. Антонина Михайловна Алексеевская, воспитатель младшей группы, с мокрыми волосами и с крапинками дождя на плечах, проталкивает вперед присмиревших гостей.

— Ребята, это ваши новые друзья. Они протопали от пристани пешком. Двадцать пять километров. Прямо с парома, без передышки. Время-то осеннее, позднее. Торопились.

Но лишних кроватей в спальне не было.

— Сообразили? Как раз всем — по двое…