Последняя песнь Акелы. Книга первая

Стрелок встал во весь рост и внимательно осмотрелся по сторонам. Пес, лежащий возле ног человека, прекратил ворчать, и это означало лишь одно — угроза миновала.

— А тяжелая артиллерия нынче и не понадобилась, — усмехнулся мужчина, подобрав с земли и упаковывая в чехол свою гордость — африканский штуцер работы британской фирмы Holland & Holland. Эту винтовку, сделанную на заказ, подарил ему три года тому назад сам Сесил Родс. В те далекие времена они считали друг друга единомышленниками. А нынче бывший единомышленник считает его мертвецом, и этот факт хозяина штуцера только радует.

— Пойдем домой, Бирюш. — Мужчина добродушно потрепал собаку по холке и, не оглядываясь, двинулся вперед. — Время обеденное, так что пора бы и нам мясцом оскоромиться и пивком причаститься. Хотя пиво здешнее — мальва и мерзость, да выбирать нам с тобой не из чего. Слышь, Бирюш, а я вот все думаю — представь, как удивились бы англичане, если б пришли сюда и спросили местных, как, мол, деревенька-то называется? А те бы в ответ — Колывановка! Жаль только, что не будет того никогда… По крайней мере, здесь… Ладно. Чего пустым мечтаниям предаваться — идти надо, а как в деревеньку придем, старосту пнуть, чтоб он людишек сюда отправил, барахлишко собрать…

Человек, забросив за плечо маузер, на прикладе которого над клеймом в виде оскаленной кошачьей морды было выжжено имя «Варенька», взял в руки чехол со штуцером и, сопровождаемый псом, стал неторопливо спускаться по склону холма.

Глава первая

Свежий мартовский ветер, родившийся где-то в неспокойных синих просторах Черного моря, достиг берега незадолго до полудня. Промчавшись по городским закоулкам, будто уличный сорванец, посланец Борея нашел их слишком тесными и вернулся в гавань — здесь, в почти правильном полукруге деревянных и каменных пирсов, можно разгуляться в полную силу.

Вволю наигравшись с расставленными вдоль пирсов кораблями, он набрался храбрости и вновь вернулся в город. Лихо взлетев на холм, увенчанный памятником дюку Ришелье, ветер наткнулся на одинокого прохожего и даже слегка испугался неожиданности этого столкновения. Ударившись о жесткое сукно форменного флотского пальто, озорник признал в незнакомце бывалого моряка, привыкшего встречать гораздо более серьезные вихри лицом к лицу.

Раздумывая о чем-то доступном только ему, мужчина поправил прядь светло-русых волос, выбившихся из-под офицерской фуражки, подставил порывам чуть удлиненное лицо с круглым, с ямочкой, подбородком. Прищуренные, серо-стального оттенка глаза, нос с легкой горбинкой, усы над плотно сжатыми тонкими губами — такие лица нравятся дамам на подсознательном уровне, заставляя их совершать порой необъяснимые, явно легкомысленные поступки.

Вглядываясь в суету волн, мельтешащих в полукруге бухты, мужчина слегка улыбнулся и неожиданно стал читать стихи мягким, но сильным, чуть хрипловатым баритоном:

Как зеркало своей заповедной тоски,
Свободный Человек, любить ты будешь Море,
Своей безбрежностью хмелеть в родном просторе,
Чьи бездны, как твой дух безудержный, — горьки.

Прислушавшись к словам человека, ветер ненадолго стих, после чего оставил прохожего в покое и умчался восвояси. По дороге он возмущался тем, что стихи посвящены не ему, а морю, и мечтал вернуться в город уже не легким утренним ветерком, а свирепым ураганом.

Надо отметить, что февраль 1899 года выдался в Одессе невероятно теплым — в отдельные дни воздух прогревался до пятнадцати градусов Цельсия. Март начался мелкими заморозками, однако к середине месяца столбик термометра утвердился возле двенадцати градусов. Лишь ветер с моря мешал горожанам наслаждаться первым устойчивым теплом.

Моряк тем временем еще раз огляделся по сторонам и стал спускаться вниз с Приморского бульвара по лестнице, величие которой подчеркивается многообразием ее названий — Портовая, Бульварная, Большая, Гигантская, Воронцовская.

На Приморской улице он огляделся. По рельсовой колее мимо него неспешно проезжали конки — красно-желтые двухэтажные вагоны, запряженные парой лошадей. Флажки по обеим сторонам конки свидетельствовали, что свободных мест в вагоне нет. Номера у маршрутов также отсутствовали — лишь вывески с наименованиями начальной и конечной остановок, а потому, чтобы воспользоваться удобствами городского публичного транспорта стоимостью в пять копеек, нужно было быть весьма сведущим в городской топографии. Человек в флотском пальто не мог похвастаться детальным знанием Одессы и потому подозвал извозчика на дрожках, пожертвовав двадцать копеек во славу комфорта и скорости передвижения.

Поездка в ландо, карете или фаэтоне обошлась бы ему вдвое дороже, и хотя двадцать копеек моряка ни в коей мере не разорили бы, его нынешние стесненные обстоятельства вынуждали его относиться к деньгам в высшей степени рачительно.