Последняя песнь трубадура

Минут через десять она уже имела товарный вид. Даже очень. Как девушка, которая может рекламировать колготки, жвачку, прокладки и даже косметику. Но ему нужно было абсолютно не это. Сергей велел Наташе сесть на диван и посмотрел на нее с разных сторон.

– Улыбнись. Как следует улыбнись. Спасибо. Теперь подумай о чем-нибудь.

– О чем это я думать буду?

– Все равно. Вспомни школу, соседей, кошку, вчерашний обед…

Она как-то посмурнела и без выражения уставилась в пол.

– Так, спасибо, больше думать не надо. Слушай, а ты можешь посмотреть на меня сексуально, призывно, как будто…

– Как будто трахнуться до смерти хочу? Сейчас.

Наташка на мгновение отвернулась, прикрыла лицо руками, а затем резко отняла ладони и приняла соблазнительную позу. Сергея качнуло. Вместо прелестного личика он увидел похабную физиономию c блудливым взглядом и придурковатой ухмылкой.

– Да, – печально сказал он. – Ты это выражение запомни и, когда увидишь его в зеркале, коли себя булавкой.

Это, конечно, полный облом. Ничего не выйдет.

– Разденься, пожалуйста, – в отчаянии попросил он.

– А больше ничего не хочешь? – зашипела оскорбленная его предыдущими словами Наташка. – За раздевание, между прочим, деньги платят.

– С тобой, конечно, так и было.

Сергей достал из кармана сто рублей и положил перед надутой девушкой. Ее взгляд тут же посветлел. Она без ломания и стеснения стянула платье и осталась в голубых трусиках. Плотненькая, довольно широкоплечая, с маленькими грудками. Все вполне, но не в этом дело. Сергей вышел в коридор, покурил. Затем решительно расстегнул и вытащил из джинсов широкий солдатский ремень. Сделал свирепое лицо и ворвался в комнату.

– Ой, – тоненько взвизгнула Наташка и, схватив лежащее рядом платье, судорожно прижала к груди. Она подняла на него ставшие огромными глаза, нежный рот беспомощно приоткрылся. Она застыла, боясь шелохнуться. Чудесный выросший ребенок, увидевший жестокость мира. Он успел сделать пять кадров, прежде чем она пришла в себя, успокоилась и спросила:

– Ты что, совсем охуел?

Разрядка наступила. Она перестала позировать. Убедившись, что ей ничего не угрожает, она ходила в трусах по комнате, лежала на диване, разглядывая фотографии на стенах, пила пиво из бутылки, одевалась, опять раздевалась и даже мылась под душем. Все это время Сергей снимал. Уже стемнело, когда он подумал, что, возможно, сделал неплохую работу. Тут он заметил, что она не собирается уходить.

– Нам пора, – сказал он ей почти нежно. – Я здесь не живу. Он протянул ей пятьсот рублей. – Мало, но это только аванс. Если снимки пойдут, я обязательно заплачу тебе с гонорара. Оставь телефон. Может, еще поработаем.

Наташа явно не думала, что это мало. Она зажала деньги в ладони и мысленно улетела далеко из мастерской. Туда, где мается от безденежья веселая компания непутевых друзей.

* * *

Блондин вышел из метро «Планерная» и посмотрел по сторонам. Из-за внезапного задания Князя он не успел почувствовать себя на свободе. Сейчас осмотрится, отдохнет. За два года здесь почти ничего не изменилось. Вот эта улица, вот этот дом. Он отсидел свой срок за ограбление квартиры. Князь свое обещание выполнил. Передачи были богатые и приходили регулярно. Камера отдельная, кумовья услужливые, будем надеяться, что и с бабками не кинут. Как получит, так махнет на юг. Он открыл ключом дверь своей коммуналки и почувствовал прилив умиления. Дома. Из комнаты выползла Машка.

– Валентин, ты, что ли?

– А кто же, по-твоему. Слушай, все времени не было спросить, как тут все без меня? Все на месте?

– Да так. Не очень. Лидия Павловна-то померла. Теперь в ее комнате учительница живет. Английского. С дочкой. Приемной. Баба чудная, мужиков водит по объявлению. А дочка – курва.

Блондин рассмеялся.

– Ничего, Мурка, мы с тобой их воспитаем. Слушай, пожрать не дашь? Щами твоими пахнет.

Он ел на кухне щи, когда входная дверь открылась и вошли двое: женщина лет сорока в черном брючном костюме и какой-то хмырь болотный.

– Ну вот, – сказала Маша, толкнув под столом Блондина. – Это и есть Галя, наша новая жиличка. А это, Галь, сосед вернулся. С курорта. Валентин его зовут.

– Очень приятно, – сказала Галя. – А это Дмитрий, мой друг.

Пара прошла в комнату. «Тьфу», – сплюнула Маша им вслед.

* * *

Виктория Синельникова, в замужестве Князева, сидела в просторной гостиной своего дома в Стокгольме и тупо смотрела в стену. Полчаса назад ей позвонила подруга из Москвы и сообщила новость, от которой Вика впала в оцепенение.

– Слушай, я про вас с матерью прочитала в одной газете.

– То есть как? Что? Почему?

– Ты только не сходи с ума заранее. Там фамилии не было. Просто какая-то тетка из какой-то Комиссии по правам человека дает интервью. Ну примеры деятельности приводит. Без фамилий. Ну и говорит: мы, мол, занимаемся делом одной гражданки, которую дочь четыре года назад запихнула в психушку, чтоб отобрать квартиру.

– Еще что?

– Больше ничего.

– Но если там нет фамилий, почему ты решила, что это про нас? У одной меня, что ли, мать в психушке?

– У одной тебя квартира, в которой когда-то жила Марина Цветаева.

– Так было сказано?