Последняя песня

Играя, он вдруг зашелся хриплым влажным кашлем, и в гру­ди заклокотало. Приступ был таким долгим, что Ронни броси­лась к отцу.

— Па! Что с тобой?

Он поднял голову; понемногу кашель стал униматься, и к тому времени как она нагнулась над ним, он только слегка по­кашливал.

— Все в порядке, — слабо улыбнулся он. — Здесь столько пыли, и время от времени она меня донимает. Так каждый раз.

Она смотрела на него, замечая, что он немного бледен.

— Уверен, что все в порядке?

— Совершенно.

         Он похлопал ее по руке.

— Что ты здесь делаешь?

— Джона сказал мне, что ты в церкви.

— Значит, ты меня поймала?

— Да нет... па... это ведь дар, правда?

Не дождавшись ответа, Ронни показала на клавиатуру. Сей­час она вспоминала все песни, написанные вместе с отцом.

— Что ты играл? Написал новую песню?

— А, это! Вернее, пытался написать. Просто мелодия, над которой я работаю. Ничего особенного.

— А мне понравилось.

— Ничего хорошего. Не знаю, в чем тут дело. Ты могла бы... ты куда талантливее меня в композиции. А вот у меня не полу­чается. Словно я все делаю наоборот.

— Но это и правда хорошо, — настаивала она. — И более со­временно, чем ты обычно играешь.

— Заметила? — улыбнулся отец. — Но замысел был совер­шенно иной. Честно говоря, не знаю, что со мной происходит.

— Может, чаще, чем нужно, слушаешь мой айпод?

— Уверяю, что нет, — улыбнулся отец.

Ронни огляделась:

— Так когда закончат ремонт?

— Понятия не имею. Я говорил, что страховка не покрыва­ет ущерб? Вот ремонт и приостановлен.

— А что с витражом?

— Он почти готов.

Он показал на заколоченный фанерой оконный проем.

— Вот где он будет, даже если придется устанавливать его са­мому.

— Ты умеешь это делать? — ахнула Ронни.

— Пока нет.

— Но почему здесь пианино? А вдруг его украдут?

— Пианино должны были привезти после окончания ремон­та, и теперь пастор Харрис надеется пристроить его к кому-то на хранение. Но поскольку неизвестно, когда храм будет восста­новлен, это не так уж легко.

Он выглянул за дверь и, казалось, удивился, что уже ночь.

— Который час?

— Начало десятого.

— О Господи, я и не сообразил, что так поздно! Сегодня мы с Джоной решили сторожить гнездо. Нужно взять с собой еды.

— Обо всем уже позаботились.

Отец улыбнулся. Но пока собирал ноты и выключал свет, Ронни снова поразило, каким усталым и слабым он казался.

Стив

Ронни была права. Песня действительно звучит современно.

Он не лукавил, объясняя, что все начиналось иначе. В пер­вую неделю в мелодии было что-то шумановское, в течение не­скольких дней его больше вдохновлял Григ. Потом в голове зву­чал Сен-Санс. Но из всего этого ничего не вышло. У него не воз­никало того чувства, которое он испытал, набросав первые несколько нот на клочке бумаги.

Раньше он сочинял музыку, которая, как мечтал, будет вос­хищать многие поколения. На этот раз он экспериментировал. Пытался сделать так, чтобы музыка была своеобразной, а не пов­торяла великих композиторов, и был рад, что наконец доверил­ся себе. Не то чтобы что-то получилось, и неизвестно, получит­ся ли. Вполне возможно, что и нет... Но почему-то он не испы­тывал беспокойства. Ему казалось, что все идет как надо. Может, вся беда была в том, что он всю жизнь подражал великим композиторам? Исполнял музыку, написанную сотни лет назад, ис­кал Бога во время прогулок по пляжу, потому что у пастора Харриса это получалось.

Сейчас, сидя на дюне рядом с сыном и глядя в бинокль, не­смотря на то что наверняка ничего не увидит, Стив гадал, не сузил ли диапазон своих поисков, когда посчитал, что ответы имеются у других, а главное, побоялся доверять собственной интуиции. Возможно, опорой в жизни стали его наставники, и получилось так, что он боялся быть собой.

— Эй, па!

— Что?

— Ты приедешь к нам в Нью-Йорк?

— С огромной радостью.

— Потому что, думаю, теперь Ронни согласится с тобой раз­говаривать.

— Надеюсь, что так.

— Она здорово изменилась, правда?

Стив опустил бинокль.

— Думаю, этим летом мы все очень изменились.

— Да, — согласился Джона.

— Я, например, вырос.

— Определенно. И научился делать витражи.

Джона задумался.

—Эй, па! — окликнул он наконец.

— Что?

— Теперь я хочу научиться стоять на голове.

         Стив поколебался, не понимая, как такое пришло на ум Джоне.

— Можно спросить почему?

— Мне так нравится. Все видеть перевернутым. Не могу от­ветить, каким образом, но, думаю, ты мне понадобишься. Что­бы держать меня за ноги. По крайней мере вначале.

— С удовольствием.

Они надолго замолчали. Ночь была теплая, звездная, и, лю­буясь окружающей его красотой, Стив ощутил некое умиротворение благодаря тому, что проводит лето с детьми и вместе с сы­ном сидит на дюне и говорит о пустяках. Он уже привык к такой жизни и с ужасом думал о том, что все скоро кончится.

— Эй, па!

— Что?

—  Здесь что-то скучно.

— А по-моему, все очень славно.

— Но я почти ничего не вижу.

— Видишь звезды. И слышишь шум волн.

— Его я слышу постоянно. Каждый день одно и то же.

— Когда ты хочешь начать тренировки по стоянию на голове?

— Может, завтра.

Стив обнял худые плечики сына.

— Что случилось? Что-то у тебя голос грустный.

— Ничего, — еле слышно ответил Джона.

— Уверен?