Последняя поэма

— …И даже в скитаниях долгих,
Когда через космос парил;
В ночах безысходно глубоких,
Когда слезы пламени лил —
Нет-нет, никогда еще прежде,
И даже на Лунных хребтах,
Когда он молился надежде,
Когда жил в холодных мечтах —
Нет-нет, никогда за все время,
Не чувствовал боли такой —
Вот ветров могучее племя,
Склонилось за черной главой.
И он застонал громко-громко,
На землю он с воплем упал,
И трещины рвались широко —
Он с болью великой стенал.
И чувствовал он покаянье,
Молил о прощенье у ней —
Очей ее нежных сиянье,
И в небе полет лебедей —
Все это в мгновенье увидел,
Все это в мгновенье обрел —
Но он все давно уж предвидел:
Расплаты тут час подошел…

Маэглин, зачарованный этим поэтическим наитием, продолжал бы выговаривать строки еще и дальше, но тут Аргония открыла очи — тогда он впервые взглянул на ее лицо (точнее, он и прежде мельком взглянул, но, увидев нечто страшное, тут же перестал воспринимать) — теперь же, как только очи открылись, лик Аргонии стал прекрасным — и окружающая, вздувшаяся волдырями плоть, совершенно уже ничего не значила.

— Жена… Жена… — счастливым, тихим голосом прошептал Маэглин, и хотя чувствовал себя восторженно, все-таки еще ожидал, что сейчас вот она дотронется до него, излечит от останков болезни. — …А где же доченька наша?.. Она должна быть где-то поблизости. Вот сейчас мы найдем ее и…

Он не смог даже договорить, так как слезы счастья переполняли его, слепили глаза. Он был уверен, что Аргония понимает каждое его чувство, и где-то в глубине души, как величайшего блаженства ожидал поцелуя — одного единственного поцелуя.

Аргония, конечно, даже и не замечала его — эта бесформенная подрагивающая, шепчущая что-то бессвязное груда значила для нее не больше, чем камни — конечно, все свое внимание она направляла на Альфонсо. Она любила его в любых обликах — ведь не тело же, но душу, Душу его пламенную! — всегда жаждала. И вот теперь, увидев, какой болью он окружен, сначала пожалела его страстно, а потом полюбила с еще большей (ежели только такое возможно!) силой нежели прежде. Она стала было что-то говорить, но слезы ей не давали — вот словно кто-то раскаленным копьем изнутри пронзил ее грудь, и она бы, верно, умерла, если бы не рядом не стоял Он, Любимый ее. Наконец, она заговорила, и это вновь были строки из Последней Поэмы:

— …Она же с ним рядом в моленье,
Она же целует его,
И льется, кипит вдохновенье,
Как в строках стиха моего.
И часто, и часто тут слезы —
Как звезды из неба летят,
То жар, то студены морозы,
Ее и Мелькора вертят.
Она его молит, и плачет —
Без слов уже — просто печаль,
А рядом судья грозный скачет,
И вспышками полнится даль.
Вокруг все в сиянье могучем,
Вокруг все рокочет, дрожит,
А дева в страдание плакучем,
Последнюю речь говорит:
"Прости, ах прости за все боли.
Хотя здесь моей нет вины.
Я знаю — получим мы волю,
Но только страданья видны.
То будет, то будет — я знаю,
И все же я буду с тобой,
Я тайну тебе поверяю:
И ты стал моею звездой…"