Последняя принцесса Индии

Тетя кивнула, но ничего объяснять не стала. Мы прислушивались к ссоре. Внезапно дверь распахнулась и на пороге возник отец. Он указал рукой на мой дневник. Я схватила его с полки и протянула папе, не уверенная, то ли он хочет что-то написать, то ли это должна сделать я.

Спустя несколько секунд в комнату вошла бабка.

Папа взял перо и на чистой странице дневника написал: «Всех здесь присутствующих я призываю в свидетели: если со мной что-либо случится, ни одна из моих дочерей ни за что не станет девадаси. Денег на два приданых у меня нет, подходящих мужей обеим дочерям я найти не смогу, поэтому завтра я начинаю обучать Ситу для того, чтобы она впоследствии стала членом дурга-дала».

Слова «ни за что» он подчеркнул.

Бабка ни читать, ни писать не умела. Она взглянула на тетю, чтобы та ей прочитала. Узнав содержание записи, бабка с шумом вобрала в грудь воздух.

– Дурга-дал – самый элитный отряд женщин в княжестве. Ни одна женщина из Барва-Сагара никогда не становилась дургаваси, – заявила она. – И ты серьезно хочешь, чтобы Сита стала одной из тех, кто не только охраняет рани, но и развлекает ее?

Ноздри отца нервно трепетали. Он, конечно, не слышал, о чем она говорит, но общий смысл, судя по всему, понял.

– Избирают только десятерых. Все они должны быть красивыми и умными! – Бабка забрала перо у своего приемного сына и протянула тете: – Спроси, что будет, если она не справится. Пиши!

Тетя вывела вопрос своим мелким аккуратным почерком.

«Справится, – написал в ответ папа. – Я и наш сосед Шиваджи займемся ее обучением».

Как только тетя прочитала написанное отцом, лицо бабки побагровело.

– Уже три года никого не брали в дурга-дал. У тебя просто нет времени на эти глупости. А как же новая жена? Тебе нужна женщина, которая будет растить твою дочь и родит тебе наследника! – диктовала она моей тете.

Ответ папы был таков: «Пока Сита не станет дургаваси, о новом браке не может быть и речи».

Он положил перо. Решение было принято.

С того момента бабка делала вид, будто меня нет на свете. Поскольку с отцом она могла общаться только знаками, наш дом погрузился в тишину. Мне бы хотелось соврать вам, сказав, что после этого все было хорошо, что теперь я наслаждалась обретенным покоем, но это не так. Любой человек, которому довелось пожить в доме из яичных скорлупок, знает, насколько там все непрочно.

По утрам, когда Авани приходила одевать меня, мы больше не смеялись. Бабка сказала служанке, что я бесстыжая девчонка. Не знаю, поверила ей Авани или нет, но с тех пор мы уже не чувствовали себя свободно, общаясь друг с другом. Я видела, как служанка нянчится с Ануджей. Тогда мне казалось, что, будь я младше, покладистее, стыдливее, дела могли бы обстоять иначе. Постепенно я свыклась с тишиной в нашем доме, которая напоминала замерзшую реку: сверху – твердость и непроницаемость, а вся жизнь сосредоточилась под безжизненным льдом.

Глава 4

1846 год

Отец свято верил в то, что меня примут в дурга-дал рани и я стану членом ее элитной охраны. Он сдержал свое слово и уговорил соседа Шиваджи помогать ему в подготовке меня к тому дню, когда одна из дургаваси уйдет на покой. Когда это случится, никто не знает. Возможно, через месяц, возможно, через пять лет. Но когда бы это ни произошло, я должна быть наготове. Рани всегда охраняют десять женщин. Как только одна уходит на покой, объявляют состязание, чтобы найти ей замену.

Хотя у Шиваджи было трое сыновей и хватало забот, он приходил каждый день к нам домой и несколько часов учил меня. Я была единственным ребенком в нашей деревне, который вставал до рассвета, чтобы заниматься поэзией, санскритом, английским, хинди, а также боевыми искусствами, необходимыми для службы дургаваси, а именно владению саблей, борьбе и стрельбе из лука и огнестрельного оружия. Прежде чем я начала учиться искусству боя, моя голова была забита содержанием глупых книг, которые я читала вместе с папой. То были «Три мушкетера» и «Приключения Робин Гуда». В первый день обучения я надела новые награ. Эта кожаная обувь была довольно простой, но тогда мои башмаки, украшенные тиснением в форме красных и золотых цветков лотоса, казались мне самыми чудесными и экзотическими вещами на свете.

«Видишь эти толстые кожаные подошвы? – «написал» папа после того, как, вручив мне награ, перевернул их и продемонстрировал подошвы. – В них ты не будешь поскальзываться».

«Я буду ходить в них каждый день?» – не поверила я в собственную удачу.

«Да, и прежде всего, когда идет дождь».

«А это?» – Я указала рукой на зеленую ангаркху и хлопчатобумажную рубаху до колен, стягивающуюся на поясе, которые он принес вместе с башмаками.

«И это тоже для тебя. А вот чуридары».