Последняя принцесса Индии

Много лет спустя я узнала от отца, что ни одна из семей в Барва-Сагаре, за исключением нашей, не согласилась принять Авани к себе в услужение. Это был единственный случай, когда бабушка проявила великодушие. Скорее всего, это объяснялось тем, что в свое время, когда бабушка овдовела, ее тоже спасли от пламени погребального костра. Куда идти женщине, которую отказывается принять обратно собственная семья? Где ей найти работу, если никто не нанимает ее в услужение?

Тогда я еще не знала ответов на эти вопросы. Помню, как я стояла и любовалась работой Авани. Ее темная коса моталась из стороны в сторону, пока она зажигала светильники. Янтарный отсвет огоньков играл на ее коже. Авани была очень женственной, и мне казалось, что я никогда не стану такой. К тому же она была опытной женщиной, и ее опыт виделся мне, ребенку, недосягаемо далеким.

– Думаете, еще долго? – спросила я.

Авани опустила руку с зажатым в ней кувшинчиком, наполненным горчичным маслом. На ее лице застыло задумчивое выражение.

– Не знаю. У меня нет детей.

Мне следовало молча кивнуть и удалиться к себе в комнату, но я была обычной девятилетней девочкой и порой вела себя крайне беспечно.

– Почему? Дади-джи говорит, что все женщины хотят детей.

Уголки ее рта опустились.

– К сожалению, мой муж скончался шесть лет назад.

На Авани было надето такое же белое сари вдовы, как и на бабушке, но до этого мне не приходило на ум, что для того, чтобы иметь детей, надо сперва обзавестись мужем.

Заметив мое смущение, Авани пересекла коридор и взяла мою ручку в свою ладонь.

– Не волнуйся. Вскоре все закончится.

В золотистом сиянии светильников она стала похожа на Лакшми, богиню богатства и красоты.

Но крики мамы не смолкали в течение двух дней. На вторую ночь тетя возвратилась к себе домой, подчинившись воле своего супруга. Он решил, что жена и так у нас задержалась.

– Сита, – обратилась ко мне тетя, стоя на пороге перед тем, как покинуть наш дом.

Голос ее был таким же низким, как грозовые тучи, ползущие по небу.

– Береги маму. Делай то, что говорит повитуха. Не задавай лишних вопросов.

– Эша-Маси, а вы не можете остаться еще на одну ночь?

– Извини, Сита.

Ее глаза наполнились слезами. Она не хотела покидать нас.

– Если я смогу, то приду в гости на следующей неделе.

Отец шел рядом с ее паланкином. Он проводил Эшу-Маси до дома ее мужа, стоявшего на противоположном конце Барва-Сагара. Я смотрела им вслед. Когда паланкин скрылся из виду, я почувствовала, что позади меня стоит бабушка. Так человек ощущает присутствие животного, от которого исходит угроза. Она схватила меня за плечо.

– Ступай в комнату матери и не выходи оттуда, пока она не родит.

Если бы бабушка приказала мне сделать что-нибудь другое, что угодно, но другое, я бы с радостью подчинилась, но от мысли, что придется идти в темную душную комнату, у меня перехватило дыхание и защемило в груди.

– А если что-то случится, вы придете, дади-джи?

Лицо бабушки, словно вырезанное из тика, оставалось невозмутимым. Я однажды «сказала» об этом отцу. Вместо того чтобы отчитать меня, он рассмеялся. Потом я «заявила» ему, что мамино лицо сделано из кедра. Эта древесина мягче, и по ней легче работать резцу. Его же лицо – кипарисовое. Папа немного растерялся. Он знал, что я не могла видеть кипарисовое дерево. Я напомнила ему, что Грумио из «Укрощения строптивой» у Шекспира говорит, что хранит свои самые дорогие вещи в сундуках из кипариса.

«Ты самая большая моя ценность».

Отец выглядел озадаченным, словно то, что я ему сообщила, было верхом оригинальности.

На следующий день после нашего «разговора» я нашла у себя на кровати книгу. Она, должно быть, стоила немалых денег. На кожаном переплете я увидела тисненое изображение Сарасвати, нашей богини искусств. Страницы были тщательно разрезаны и оказались совершенно чистыми.

«Конечно, они пустые, Сита. Они твои».

В уголках папиных глаз лучились морщинки. Ему с трудом удавалось не расхохотаться.

Я не понимала.

«Чтобы записывать свои мысли. В Англии это зовется дневником, – чертил он пальцем у меня на ладони. – Ты очень умная девочка».

Я бы меньше удивилась, если бы отец подарил мне слона и сказал, что я должна его дрессировать.

«Возможно, никто, кроме твоих детей, не сможет прочесть этого, – продолжил «писать» отец, – но ты калакар, Сита».

На хинди это значит «человек искусства». Это была самая большая похвала, которую я слышала из уст отца.

Я вспомнила эти слова, когда шла по коридору к спальне матери. Но какой прок быть калакаром? У меня нет настоящего ремесла, как у повитухи или отца. Я постучала в дверь. Даже перед ней, казалось, нос улавливал запах пота.

– А где твоя бабушка? – отворив дверь, спросила повитуха.

– Она сказала, чтобы я отсюда не выходила до тех пор, пока мама не родит.

Морщины на лбу старухи как будто стали резче, но она ничего не ответила на мои слова. Я закрыла за собой дверь и приблизилась к чарпае, деревянной кровати, состоящей из рамы, на которую натянуты веревки. Мама посмотрела на меня, и я протянула ей руку, но у нее не хватило сил сжать мои пальцы.