Последняя принцесса Нуменора (СИ)

Пока что тяжело было ужиться даже с соплеменниками. Правда, они были хоббитами не из Грибного Рая, а из Голубого Лапника, деревни, которая находилась намного севернее его родных мест. Поначалу они несказанно обрадовались друг другу, а позже стали ссориться каждый день. Похоже, что прозябание в рабстве выковывало характер мелочный и склочный, и они препирались друг с другом, словно срывая друг на друге накопленное за день зло.

Сегодня, впервые за все время пребывания в Нуменоре, за Буги вступилась одна из зрительниц — девушка, доброе, прелестное создание. И он внес свою лепту в то, чтобы нежное создание не попало в грязные руки его недостойных хозяев. Раны мучительно ныли, но он чувствовал себя героем.

Вечером Буги не смог подняться к чаю, так и остался лежать в своей клетке. Но его неожиданно навестила Какафония, которую на самом деле звали Фридой. Она хоть и ворчала на него целый день, а пришла, чтобы обезвредить и перевязать раны, и даже угостила пряником. Потом она обработала рваное ухо орку Груде. По сути, она была неплохой теткой, только сварливой. Буги знал историю пленения Фриды и Вилли. Эта пара попала в Нуменор из-за фисташек.

В Пеларгире у них была небольшая, но прибыльная лавка. Край, откуда они были родом, славится кедровыми лесами, а значит, и орешками. Орешки эти пришлись всем по вкусу. Вилли собирал их мешками, а Фрида и пекла их, и солила, и готовила разные сладости. Орешки охотно раскупали и дети, которые рады что-нибудь грызть день-деньской, и взрослые, как замечательную закуску к пиву. Слютко Хохмач тоже был их клиентом и однажды угостил их заморскими орехами — фисташками, и так они полюбились Фриде, что она, как говорится, век бы ничего не ела, кроме фисташек. Слютко сказал, что в Нуменоре у него есть приятель, который занимается тем же, что и супруги Лускатики, только продает он фисташки. Было бы здорово, если б они объединились, тогда люди в Средиземье могли бы отведать фисташек, а нуменорцы лакомились бы кедровыми орешками. Доброе бы вышло дело и прибыльное. Поначалу хоббиты уговаривали Слютко быть их посредником, так как им не очень-то хотелось отправляться в такую даль. Но Слютко настаивал на обязательной поездке хоббитов в Нуменор, а уж там он им поможет во всем, не бросит. И уговорил-таки! Ну а в Нуменоре никакого фисташкового друга им повстречать не удалось. Так же, как и Буги, стали они жертвами бессовестного ловкача и от такого мирного и приятного занятия, как торговля орешками, перешли к позорному лицедейству.

Подлый Слютко не уставал издеваться над Фридой, каждый вечер просовывая ей в клетку полную миску фисташек.

— Ну, разве твоя мечта не исполнилась? — елейным голосом спрашивал он при этом. А та ни разу с тех пор, как попала в плен, не притронулась к орехам.

В тот день Арменелос гудел, как растревоженный улей. Еще бы! Такое событие не могло остаться незамеченным. «Новый храм осквернен! Кто-то подшутил над Сауроном! Вы думаете Слютко и Громилло к этому причастны?» — шептались люди. Слютко и Громилло вовсе не были к этому причастны, напротив, они сами были в ужасе от происшедшего и трепетали, ожидая расправы, ломая головы над тем, как им оправдаться.

А случилось вот что. Когда рассвело, многие прохожие были поражены необычным обликом нового храма. Черный и мрачный, он был на этот раз расцвечен гирляндами, флажками и воздушными змеями, завешан лентами серпантина и плакатами. Люди подходили ближе. Прежде всего, бросалась в глаза знакомая всем надпись: «Цирк Слютко Хохмача», только теперь призывная вывеска помещалась над входом в храм. А с обеих сторон свешивались сразу несколько плакатов в стиле тех, что зазывали публику в цирк. Эти плакаты гласили:

«В цирке Слютко Хохмача

Вам покажут палача —

Идола-истукана

Мелкора-великана!

Не хотим мертвеца.

Экое диво!

Фокусника-жреца

Подавай, Громилло!»

…и тому подобную всячину. Плакаты были расписаны яркими красками, а на стенах храма красовались карикатуры на Громиллу и просто веселые рожицы.

Недоумение, смех и страх отражались на лицах, а толпа вокруг храма все росла.

Саурон, которому донесли о надругательстве в храме, был вне себя от бешенства. Обычно сдержанный и сладкоречивый, он взъярился, шея его побагровела, жилы на ней вздулись, казалось, он с трудом ловит воздух.

Больше всего он был возмущен тем, что из короны Моргота исчез один из трех драгоценных камней. На алтаре корявыми белыми буквами была начертана надпись: «Здесь был Берен».

Фаразон тоже был возмущен тем, что в его столице кто-то посмел проделать все эти невероятные по дерзости вещи, но с другой стороны, его забавлял гнев Саурона, которого, казалось, ничем не проймешь. Впрочем, ярость Саурона по поводу осквернения храма скоро вселила страх в короля. Саурон пророчествовал, что Мелкор не потерпит такого шутовства, и, чтобы умилостивить его, необходимо принести в жертву посягнувшего на его величие негодяя. Еще больше этой жертвы жаждало уязвленное самолюбие Саурона.