Последняя рукопись

Вик лихорадочно передвигал шахматные фигуры, пока не нашел лучший ход партии, совершенно неожиданный, разрушительный, который прекратил дуэль и способствовал гибели лагеря черных: жертва Каспаровым белой ладьи на d6. Незабываемо.

Вик снова и снова размышлял над этой позицией и рассматривал доску под всеми углами. Неужели Джинсон оставил ему загадку только ради этого единственного мастерского хода? Неужели ключ к разгадке таится в движении белой фигуры? Вик, разумеется, уже долгие часы размышлял над этим вопросом, но ничего не придумал.

Возможно ли, что пути этих двоих уже пересекались? Что они сотрудничали? Что…

Он резко вскочил и в очередной раз стукнулся о металлическую перекладину кровати. Согнувшись пополам и обхватив голову руками, он осыпал проклятиями свой номер, свое положение, свою жалкую жизнь.

Заглушив боль щедрым глотком джина – подобное подобным, – он внезапно представил себе, как роется в мусорном мешке Дельпьера. Писчая бумага, конверты, женские духи среди отбросов… И тут вдруг вспомнил, где он уже прежде видел последовательность цифр 27654, записанную на обложке блокнота.

Это был номер Энди Джинсона в тюремном списке.

Убийцы общались между собой.

52

– Придется его убить, Лин.

Посреди ночи эти слова прозвучали оглушительно, словно выстрел. В темной спальне Жюлиан сел на кровати, скинув простыню к коленям. Лин не спала, широко раскрытыми глазами она неотрывно смотрела в потолок.

– Может, я и потерял память, но это ничего не меняет в моих поступках. Я насильно лишил его свободы, приковал цепями, избил. Ты меня знаешь, Лин. Скажи мне… Скажи мне честно, неужели ты думаешь, что я мог бы поступить так, если бы не знал? Не был уверен в том, что это он?

Лин повернулась к мужу:

– До Сариного исчезновения ты обладал мягким характером, но твердо придерживался своих убеждений. Ты был яростным защитником живущей в заливе колонии тюленей, ты мог, не прибегая к жестокости, дать отпор браконьерам. Ты ненавидел жестокость. Но когда Сара пропала, ты изменился, не задумываясь проявлял агрессию по отношению к людям. Ты… Ты тонул… в бессильной ярости, в алкоголе.

– Выходит, по-твоему, я ошибся? Что ярость могла… ослепить меня?

– Нет. Это, несомненно, он. И я знаю, что тебе это было известно.

Лин почувствовала горячую ладонь мужа на своем плече.

– Ты была бы рядом со мной, если бы тоже знала? Ты бы поддержала меня?

– Я всегда тебя поддерживала. Насколько мне позволяли силы.

В темноте она услышала, как Жюлиан с облегчением вздохнул.

– Мы должны подумать над тем, что происходит сейчас и что может произойти, если ничего не делать… Мы не можем бесконечно держать его в форте. Это становится слишком рискованно. В конце концов нас кто-нибудь увидит, какому-нибудь чересчур любопытному типу удастся проникнуть внутрь, и он обнаружит Джордано…

Лин слушала. Жюлиану достало смелости сформулировать и выразить то, о чем она думала в течение долгих дней.

– Сыщики в конечном счете наткнутся на имя Джордано. Они уже приходили сюда, в наш дом, и еще вернутся. Стоит открыть дверь, Колен Бершерон уже тут как тут… Да вдобавок… от отца нет никаких известий…

Молчание. Отсутствие. Тепло ладони пропало. На долгие десять секунд Жюлиан замер, прежде чем продолжить разговор:

– …Завтра полиция начнет его поиски – так мне сказали. Полицейские будут повсюду. Джордано уже отнял у нас дочь. Я против того, чтобы он отнял у нас свободу. Это не то, как если бы он был невиновен или у нас еще оставались бы сомнения. При наличии его татуировки никакая память не нужна: у нас есть доказательство, что он причастен, что он причинил зло нашей девочке. Надо ли нам что-то еще?

– Вместо того чтобы рассказать, что он сделал, он предпочитает молчать… Если бы он был невиновен… он реагировал бы по-другому.

– Вот именно. Если мы хотим сохранить шанс выпутаться из всего этого, выбора у нас нет. Чем дольше мы будем тянуть, тем сложнее нам будет.

В полумраке Лин различила, что он смотрит на свои раскрытые ладони.

– Я чувствую, что готов это сделать.

Лин подтянула колени к груди. Она думала про Mistik, про видео, в котором молодая женщина позволяла калечить себя, про отчет Бартоломеуса. Работая над «Последней рукописью», она представляла себя на месте своей героини, убивающей Арпажона. В воображении она прожила каждый этап, испытала, кажется, все, что можно испытать в подобной ситуации. Как будто это она сама задушила человека подушкой, запаковала его тело в пластиковый пакет, а потом поехала куда-то, чтобы избавиться от него, спрятав под землей, в лесу или под водой. Но тут совсем другое дело. Лин не сводила глаз с Джордано. Несмотря на то что он сделал, он оставался человеком из плоти и крови. Человеком.

– Я… Я бы предпочла подождать еще немного. Несколько дней, – может, к тебе вернется память, а может, он заговорит.

– Ты прекрасно знаешь, что нет. И потом, даже если память ко мне вернется, что это меняет? Бежать от рока бессмысленно.

– Пожалуйста, подождем еще чуть-чуть. Всего день-два. Завтра я уеду. Мне надо проверить еще одну вещь.

– Что?