Последняя стража

– Но понял я только сейчас. Это дьявол подстрекал меня. Теперь это совершенно ясно. Он хотел, чтобы именно я бросил вызов Всевышнему. Именно я – маленький благочестивый еврей. Для чего рождается человек? Разве не для страданий? В состоянии ли человек постигнуть слабыми своими мозгами замысел Бога? Того величайшего, который возвышает и низвергает, того, кто создает и вновь превращает созданное в глину и песок… в пыль… в ничто…

Глава седьмая

Белая шелковая шаль, которую, не снимая, носила учительница, была похожа на ее лицо. А лицо всегда было печальным и смотреть на него было грустно. Даже в день празднования годовщины Октября осталось оно таким же, хотя учительница и сказала, что сегодняшний день – праздничный, а в праздник все должны радоваться. Но не похоже было, что сама она радовалась. Про учительницу говорили, что она москвичка и что на «Ивановы острова» попала не по своей воле. Если так, то тогда понятной становилась ее грусть. Можно было предположить, что и шаль свою она тоже привезла из Москвы, и потому настолько дорожит ею, что считай, никогда и не снимает. Удивительно шла ей эта шаль, как-то по особенному оттеняя восковое лицо и огромные голубые глаза. Не раз пытался Хаймек представить себе учительницу без шали, и каждый раз становилось ему стыдно, словно он хотел представить ее себе обнаженной. Ну, очень нравилась ему эта шаль, ее непонятная красота, ее скользкая белизна. И учительница очень ему нравилась. Особенно он любил вдыхать запах ее пышных, рассыпанных по плечам волос, любил смотреть на ее лицо, особенно когда оно вдруг заливалось густой краской. Волосы ее пахли замечательно – так пахнет хлеб, только что вынутый из печи. Всякий раз, когда можно было придумать на уроке подходящий предлог, Хаймек изо всех сил тянул вверх правую руку и умоляющим взглядом призывал обратить на него внимание. А когда учительница подходила, он непременно спрашивал ее о чем-нибудь, не важно о чем. Ну, о том, например, как ему правильнее написать букву «ш». Или «я». Или «ю». А когда она склонялась над ним, отвечая на вопрос, он старался украдкой потереться лицом о шелк ее замечательной шали, в то же время всем своим существом наслаждаясь ароматом ее свежевымытых волос. И какое непередаваемое наслаждение испытывал он, когда учительница касалась его руки своими красивыми белыми пальцами, показывая ему не только как правильно пишется эта русская буква «ш», но и слово «шаль», начинающееся с той же буквы. Но если бы кто-нибудь спросил Хаймека, какая из букв русского алфавита нравится ему больше других, он без раздумья указал бы на букву «х». Он предпочитал ее всем остальным не только за то, что с нее начиналось его собственное имя, но и за то еще, что она очень была похожа на те козлы, на которых его мама пилила древесные стволы, разделывая их на чурбаки, которые он, Хаймек, своим топором превращал затем в поленья. Каким-то образом устойчивость этого приспособления для распиливания связывалась в его голове с устойчивостью имени Хаим.

Когда урок чистописания подошел к концу, учительница сказала:

– А теперь в честь праздника Октября пусть кто-нибудь прочтет революционное стихотворение.

Разумеется, среди взметнувшихся рук рука Хаймека была одной из первых. Но, очевидно, не самой первой. Потому что, оглядев класс, учительница сказала:

– Ну, Стефа… иди сюда…

Если бы Хаймек не усвоил твердо, что ругаться нехорошо, он обязательно выругался бы. Стефа… Вечно эта Стефа. Всем уже было ясно, что учительница выделяет ее. «Эта Стефа – просто подлиза», со всей несправедливостью семи своих лет подумал Хаймек, хотя в глубине души понимал, что это было и неправда, и несправедливо. Просто Стефа много лучше других говорила по-русски. И голос у нее, не в пример многим, был чистый и звонкий. И вообще она была красавица.

– Стань на скамейку – сказала учительница.

И, стоя на скамейке, звонким своим голосом Стефа прочитала замечательное революционное стихотворение которое Хаймек, конечно же, знал наизусть ничуть не хуже, чем Стефа. А, может быть, даже и лучше. Стихотворение это было посвящено герою-пограничнику и его верному другу собаке. Эх, как бы прочитал сам Хаймек этот суровый и пронзительный рассказ о подвиге героя-чекиста! Но выпало это на долю девчонки. Стефы. А разве девчонка, даже красивая, может понять, что такое пограничник, и что такое подвиг? Нет, нет и нет. А вот он, Хаймек…