Последняя тайна

— Да, — пробормотал он себе под нос. — Она впервые проявила беспечность. Должно быть, холодной ночью поднялась, чтобы подбросить дров в костер, но в темноте оступилась и зацепилась за ежевичный куст. Наверняка утром она осмотрела кусты, собрала с них клочья шерсти, но эти три шерстинки не заметила.

Значит, он идет по верному следу. Даже если теперь Свелтлана попробует обмануть его, заметая свои следы на снегу, он все равно будет знать, что это она!

Однако вскоре началась метель, которая значительно замедлила его движение. И чем выше он поднимался, тем холоднее становилось. Нюх начал побаиваться за лапы. И особенно страдал хвост, то и дело высовывавшийся из-под накидки. Еще до наступления полуночи бакенбарды Нюха обледенели и затвердели. Не подумав, он потер морду лапой и тотчас же лишился их с левой стороны.

«Замечательно! — подумал он. — Теперь, если останусь в живых, стану всеобщим посмешищем!»

Один бакенбард у ласки — это все равно что один ус у мужчины, даже еще хуже, потому что ласки используют бакенбарды в самых различных целях, особенно в темноте. Когда Нюх шел по тропе, тянувшейся вдоль скалы, то, касаясь ее бакенбардами, он безошибочно делал каждый следующий шаг. Теперь этого надежного «проводника» у него нет! Его драгоценные бакенбарды, расколовшись, развеялись по ветру!

Ближе к рассвету шубка Нюха превратилась в ледовый панцирь и заметно потяжелела. С усов свисали сосульки, а многострадальный хвост тащился за ним, как прихваченная морозом мокрая тряпка.

Но Нюх продвигался вперед, обуреваемый одним желанием — догнать врага.

Вот только сможет ли он убить ее?

«Я никогда не убивал зверей, ни хороших, ни плохих, но на этот раз… на этот раз…» — рассуждал он.

Но пока она жива, Нюх не сможет спокойно спать. Слишком уж сильно она ненавидит его. И еще — беспокойство за Брионию. Нет, кто-то из них должен остаться в этих горах навсегда!

И Нюх твердо решил, что это будет не он!

Пробиваясь сквозь буран, он знал, что сейчас она скорее всего укрылась в какой-нибудь пещере или под нависающей скалой и пережидает ненастье. Когда он поднимется на перевал, она будет свежа и готова к решительной схватке с ним. Да и сейчас в голову ему может полететь камень или в сердце угодить пуля. Он уязвим, как детеныш, и почти так же слаб!

Ближе к рассвету Нюх услышал громовые раскаты, но сразу же понял, что это не гроза. Где-то в горах произошел снежный обвал. Он молился, чтобы причиной тому был неосторожный шаг Свелтланы и теперь она лежала бы, похороненная под снегом. О, если бы сама природа наказала ее — и избавила бы его от греха убийства!

«Я меньше всего на свете хочу убивать ее, но я должен быть уверен, что она не уничтожит меня!» — уговаривал себя Нюх.

Когда рассвело, он понял, что обвал случился далеко… Слишком далеко. И значит, Свелтлане придется покинуть этот мир от его лапы! Как он сможет жить после такого?

34

Баламут с Квакваком угодили в ловушку. Ночью намело столько снега, что к утру хижина оказалась засыпанной по самую крышу. Квакваку удалось прокопать туннель из окна, к счастью открывавшегося внутрь, но было ясно, что по такому снегу далеко не уйдешь. Вокруг все было белым-бело, даже горы исчезли под белой пеленой. Сосульки свисали с елей и сосен и казались клыками какого-то ужасного зверя. Дул жестокий ветер.

Немного поспорив с хозяйкой, Баламут согласился остаться в хижине до конца зимы.

— Ну и как же вы тут живете? Как проводите время? — спросил он хозяйку, которую звали Никнак.

— Чтобы прокормиться, мы прорубаем во льду лунки и ловим рыбу, — ответила она. — Когда кончаются дрова, собираем упавшие ветки сосен. Их много ломается под тяжестью снега. Чем мы еще занимаемся? Когда был жив мой дружок, зимой мы обычно делали каноэ и шили мокасины.

— Что ж, начнем с рыбной ловли, — сказал Баламут. — Я уверен, что полюблю рыбу. Кстати, а что случилось с вашим приятелем? — как бы между делом спросил он Никнак. — Уж не подавился ли он рыбьей костью?

— Нет. — Хозяйка сразу погрустнела. — Однажды его увидел человек-охотник.

У Баламута на шее шерсть встала дыбом.

— И?

— И застрелил. Вероятно, он стал воротником на пальто у какого-нибудь состоятельного господина. Или частью его шубы. Мы, соболя, очень высоко ценимся из-за нашего мягкого меха. Людям запретили убивать нас, но среди них попадаются нарушители. Они рискнут чем угодно, только бы заполучить наш мех. — Она погладила свой хвост и горестно вздохнула.

— А мой мех? — спросил Баламут.

Она брезгливо сморщила нос:

— Мех ласки? Вы думаете, хоть кто-нибудь стал бы по своей воле носить эту гадость? Никто его с вас не сдерет, будьте спокойны! На ваш «мех» и смотреть-то противно, не то что притронуться!

— Что ж, премного благодарен! — негодующе ответил Баламут. — Очень вежливо с вашей стороны так отзываться о моем мехе!

— Пожалуйста, — с милой улыбкой ответила она.