Последняя тайна храма

Хар-Зион улыбнулся и промолчал. «Я добрый? – спросил он себя. – Не думаю. А какая разница?» Добро и зло, правда и ложь потеряли для него всякое значение. Лишь яростная борьба за выживание и вера в Бога составляли смысл его жизни, давали единственный стимул к существованию. Он посмотрел сухими, бесстрастными глазами на менору, изображенную на витраже позади стола, и задумался о Лайле аль-Мадани и аль-Мулатхаме. А затем широко улыбнулся, заметив, что фотограф собирается сделать его снимок.

Иерусалим

Рано утром Арие Бен-Рой въехал через Яффские ворота на побитом белом «БМВ» в Старый город и остановился у шлагбаума импозантного двухэтажного здания из желтовато-белого иерусалимского камня, с израильским флагом и высокой радиоантенной на крыше – полицейского участка Давида. Постовой поднял автоматический шлагбаум и пропустил его в арочный туннель, проехав по которому Бен-Рой попал в огражденный гараж в задней части участка и припарковался рядом с белым грузовым «кавасаки». Сзади группа саперов возилась со специальным роботом, настраивая его втяжную руку; справа, на закрытой площадке, окруженной кустами цветущего олеандра, тренировали лошадь.

Настроение было нормальное, то есть – пришибленное. Как обычно, он гневался на себя и обещал завязать с пьянством. Чего, естественно, не происходило. Он бы не вынес и дня без спиртного. Алкоголь был не просто болеутоляющим, алкоголь помогал забыть о прошлом и не думать о настоящем. Мир вокруг оставался злым, чужим и холодным, и он мечтал сейчас запереться в своей квартире, один на один со своими мыслями, вдали от людей.

Бен-Рой вылез из машины и медленно пошел обратно в туннель, завернув в низкий проход и поднявшись по лестнице на первый этаж. Он прошагал по коридору с побеленными стенами до своего рабочего кабинета. В углу запыленной комнаты стоял компьютер на передвижном столике на колесиках, у окна – фанерный стол с фотографией в рамке. Фото было сделано три года назад, на церемонии награждения Бен-Роя орденом «За мужество», который он получил за спасение палестинской девочки из охваченного огнем дома около Мауристана. Он рисковал жизнью, пробиваясь с ней на руках сквозь языки пламени на крышу дома. Тогда он был моложен крепче, он гордился собой. Теперь Арие жалел, что не оставил девчонку сгорать в пожаре.

Никого в кабинете еще не было, и, прикрыв дверь, он сел за стол и достал фляжку. Глотнул, и теплая жидкость заструилась вниз по горлу, быстро согревая грудь и живот. Еще глоток – и голова прояснилась, а настроение стало подниматься. После третьего глотка он уже почти был готов к рабочему дню.

Тут распахнулась дверь, и в кабинет вошел его старый знакомый.

– Будь ты проклят, Фельдман! Тебя не учили стучаться, перед тем как войти? – огрызнулся Бен-Рой, поспешно пряча фляжку под стол.

Фельдман заметил его движение и с осуждением покачал головой:

– Твою мать, еще ведь только девять утра!

Бен-Рой ничего не ответил и сунул фляжку в карман джинсов.

– Что надо?

– Мы сейчас будем допрашивать тех парней, которых взяли ночью. Не хочешь присоединиться? Ты тоже в деле участвовал.

При последнем слове Фельдман нагло ухмыльнулся, напомнив Бен-Рою о неудачной погоне по Кедронской долине. «Сволочь», – подумал про себя Арие.

– Где он?

– В третьей. Один с ним разберешься?

Бен-Рой сделал вид, что не заметил колкость, схватил со стола папку и пошел к двери. Оттолкнув Фельдмана, он почувствовал его руку на плече.

– Остынь, Арие. – Коллега Бен-Роя опустил ладонь и добавил: – Я знаю, что ты…

– Заткни пасть, Фельдман! Ты меня хорошо понял? Заткни пасть, я сказал.

Бен-Рой смерил напарника пронизывающим взглядом и вышел в коридор. Он с трудом боролся с обуревавшим его желанием влить в себя еще водки, чтобы заглушить чувство жалости и вины, мучившее особо сильно в последние дни. Хуже всего была жалость. Сожаление от того, что он не остался с ней на площади.

Бен-Рой спустился в туннель. Комнаты, где проходили допросы, находились напротив, но прежде он пошел налево, в пристройку с современным стеклянным входом. Пройдя прохладный, мягко освещенный холл, Бен-Рой попал в большую комнату управления, где на дальней стене в два ряда располагались цветные телеэкраны. Каждый из них транслировал происходящее в определенной части Старого города – показывал Западную стену. Дамасские ворота, Харам аль-Шариф, Кардо[40]. Изображения поступали с трехсот видеокамер, закрепленных чуть ли ни на каждом уличном столбе, и то и дело картинки сменялись одна другой, по мере того как система переключалась с камеры на камеру.

Перед экранами стояли два полукруглых стола, за которыми сидели полицейские в форме. Бен-Рой подошел к переднему столу и тронул крупную блондинку за плечо.

– Мне нужна пленка за вчерашний вечер, – сказал он. – Львиные ворота, около одиннадцати сорока пяти.