Последняя тайна храма

– Бумаги было много, – добавил Майди, немного помолчав.

– Бумаги?

– Н уда. Поэтому квартира так быстро и загорелась. Полно было бумаги.

– А что за бумага? Журналы, газеты?

– Да нет, папки разные, ксерокопии. Штабелями лежали, аж пройти трудно было. Прямо будто какой-то…

Он прервался, подыскивая подходящее слово. Бен-Рой вспомнил, что рассказывала Вейнберг о том, как Шлегель таскала домой груды бумаг из «Яд Вашема».

– Архив?

– Да, что-то вроде архива. А на стене в гостиной висела черно-белая фотография, старая, увеличенная. Пребольшущая. – Он обрисовал в воздухе контур фотографии. – Мужчина в форме. По-моему, это была единственная фотография во всей квартире.

Снаружи послышались голоса и топот ног, как будто по аллее проходила толпа.

– Кто-то известный? – спросил Бен-Рой, не прислушиваясь к крикам с улицы.

– Не, никогда его раньше не видел. Фотография была старая. Но вряд ли семейная.

– Почему ты так решил? – спросил следователь, вопрошающе посмотрев на палестинца.

– Не знаю. Просто семейные снимки так не вешают. А тут он торчал на стене, как… – Майди затянулся, – как фотороботы у вас в участке. Снимки преступников, которые находятся в розыске.

Он сжал сигарету в зубах и, подкатив к телевизору, прихватил пепельницу и поехал в кухню. Послышался скрип крана, затем журчание воды, и Майди вернулся, держа наполненный стакан между бедер.

– Больше я ничего не знаю, – сказал он.

Майди повернулся лицом к старушке. Бен-Рой задал еще пару вопросов, но было ясно, что парень говорит правду. Следователь закрыл блокнот и собрался уходить.

Прощаться было неуместно – он же не в гости приходил, так что Бен-Рой лишь холодно кивнул и направился к двери. Взявшись за ручку, он услышал, как женщина произнесла: «Эхна миш килаб» .

– Что она сказала? – спросил полицейский, повернувшись к Майди.

Тот смерил его взглядом, но ничего не ответил, затянувшись сигаретой.

– Что она сказала? – переспросил Бен-Рой. Молодой человек выпустил клубок дыма.

– Она говорит, что мы не собаки.

Бен-Рой заметил, что женщина пристально смотрит на него, и в ее глазах нет ни страха, ни злости – лишь усталость и беспредельная грусть. Он хотел было ответить, рассказав про Галю, про то, как безжалостно растерзали ее террористы, те самые люди, которых здесь, в лагере, чтят как героев, но осекся, поняв, что не найдет слов выразить немыслимые страдания и ненависть, наполнявшие его. Покачав головой, Бен-Рой открыл дверь и вышел из дома.

– Ал-Маоот ли йехуди! Ал-Маоотли йехуди!

Истошный крик зазвенел у него в ушах и заставил содрогнуться все тело. Еще полчаса назад пустынный переулок теперь кишел десятками обезумевших от ярости людей. Оскалив ярко-белые зубы и плотно сжав кулаки, они возликовали при виде долгожданной жертвы. На долю секунды установилось затишье, подобное короткому промежутку между вспышкой молнии и раскатом грома, затем толпа внезапно окружила беззащитного полицейского и налетела на него, неистово визжа:

– Иктело! Иктело! Уктул иль-йехуди!

Бен-Рой не успел опомниться, как оказался на асфальте. Еще мгновение, и несколько десятков рук схватили его за куртку, рубашку, штаны, волосы и поволокли в переулок. Кто-то вытащил пистолет у Арие из кобуры и выстрелил в сантиметре от его уха. За сворой избивавших его хулиганов Бен-Рой разглядел визжащего и хлопающего в ладоши от радости мальчишку, который еще совсем недавно объяснял таксисту, как проехать к дому Майди. На шее у Арие затянули петлю и стукнули изо всей силы чем-то вроде бейсбольной биты по животу, так что он скорчился от боли.

«Я труп», – подумал Бен-Рой, одновременно задыхаясь от ужаса и совершенно отстраненно констатируя происходящее, точно это происходило не с ним, а с персонажем какого-нибудь боевика.

Он тщетно пытался прикрыть голову руками, но нападавшие моментально вывернули их и стиснули мертвой хваткой. Со всех сторон на него сыпались плевки, горячие и липкие, струившиеся по щекам и шее. Он чувствовал себя попавшим под страшный оползень, несущий его в пропасть.

И вдруг, ни с того ни сего, нападавшие утихли, так же неожиданно, как и набросились, оставив полуживого израильтянина валяться у стены. В ушах Арие эхом отдавался резкий, пронзительный звук. Поначалу Бен-Рой принял его за последствие многочисленных ушибов головы, но, немного придя в себя, понял, что это кричит женщина. Некоторое время он лежал неподвижно, боясь, что малейшее движение спровоцирует хулиганов. Затем, корчась от боли, встал на ноги и пошел обратно по переулку с болтающейся на шее, точно шутовской галстук, веревкой.