Последняя тайна Лермонтова

Но мне достался полный комплект чакропрочистительных мероприятий, Соколов, рванувший на помощь, все-таки замешкался. Настроение испорчено, кажется, я готова покусать окружающих. И даже просить денег на собак пока не стоит: нутром чую, что мне в таком расположении духа ничего не светит, мрачным людям отказать в просьбе легче легкого...

– Подождите, смотрите в ту сторону, как смотрели, не шевелитесь!

Конечно, я с удовольствием шевелюсь, поворачиваюсь на приятный мужской голос. Неслышно вошедшему, устроившемуся рядом с Юлей парню лет двадцать пять. Высокий, атлетически сложенный, умные голубые глаза, чуть курносый аккуратный нос, раздосадованная полулыбка... Что ж, вот кто украл у Панина лавры Аполлона. Мальчик похож на бога, ему бы играть в исторических картинах. Так и вижу венок на светлых вьющихся волосах до плеч, и такое загорелое тело выигрышно бы смотрелось в складках белоснежной тоги. Но дело даже не столько в том, что этот парень ярче Панина за счет набирающей силу молодости. Он легкомысленно светел. Максимально серьезная, судя по лицу, проблема, с которой мальчик сталкивается – это выбор. Блондинка или брюнетка? Сначала в кафе или сразу в постель? Сто тридцать пятая или сто сорок восьмая позиция Камасутры?

В его руках фотоаппарат. Похоже, профессиональный. Мой сын работает корерспондентом, как-то я видела их фотокора, вооруженного бандурой с большим объективом. И он тоже ее с собой все время таскал, ценность этакую.

Любопытно, смотреть на мир через камеру – интересно? Видишь ли реальность? Или же невольно стараешься выбрать ракурс посимпатичнее и, в конечном итоге, живешь в особом мире выразительных лиц, пропорциональных тел и хлопковых облаков, подсвеченных фонарем засунутого в них красного закатного солнца?..

– Наталия Александровна, вы зря так скептически улыбаетесь! Стас – отличный фотограф! Я так говорю не только потому, что он мой друг, его работы – это настоящее искусство!

Мариночка продолжает расточать комплименты, но меня больше занимает лицо Андрея. Очень уж оно красноречиво свидетельствует, что симпатичный Маринин друг Соколову, мягко скажем, не нравится.

Кстати... Большинство приглашенных – друзья Марины, если она представила Стаса, то почему «зеленый» не раскрыл страшную тайну своего имени?

Но спросить об этом я не успеваю.

Приближаются шаги.

Им в унисон – тоненькие всхлипывания, которые, набрав силы, превращаются в водопад звучных рыданий.

Присутствующие утыкаются в тарелки, но вилки и ножи не умеют скрывать чужие эмоции и звенят отчаянно раздраженно.

– Кто-то плачет?..

После паузы – никто не хочет пачкаться о повисший в воздухе вопрос? – Андрей Соколов вздохнул:

– Это сын Михаила. Он – Эмма...

– Эмма??? В смысле, он, как же это называется... трансвестит?

Я не смотрю на чемпиона по пауэрлифтингу, но кожей чувствую флюиды его одобрения и загорающегося интереса. Еще немного, наверное, думает он, и можно приступить к демонстрации поврежденной чакры – «мальчика». Дурак, ты мне в сыновья годишься, лучше обрати внимание на симпатичную Юленьку. Она, правда, томно строит глазки твоему «зеленому» близнецу. Но как знать, может, девочка согласится «махнуться не глядя» – типаж внешности у вас один и тот же...

Ответить Андрей не успевает, всхлипывания становятся все громче, и вот в ресторане появляется высокий худой подросток в розовой майке и темных обтягивающих джинсах. Иссиня-черные, явно крашенные, волосы падают на лицо. Длинная косая челка полностью закрывает один глаз. Интересно, он такой же густо накрашенный, с подведенной стрелкой как и его являемый миру собрат? Потом я вижу черный лак на ногтях, схваченные широкими кожаными браслетами запястья, штырек в брови, шарик под нижней губой.

Что-то у классиков было: над кем смеетесь, над собой смеетесь? Я перефразирую – над кем он плачет, над собой!

С таким тщательно культивируемым в экстерьере уродством, действительно, один выход – обнять и плакать.

– Он не Эмма, он эмО, – горячо зашептал Вован, пододвигая свой стул ко мне намного ближе, чем допускают правила приличия. – Это такая молодежная культура. Я с ним базарил недавно, подловил, когда он не хлюпал. Эмо – типа эмоции свои люди не прячут. Музычка у них определенная, шмоточный прикид. Их несколько есть сейчас, культур – эмо, готы. Антон еще про какие-то говорил, но я забыл.

Культура? Волосы и ногти изуродовать, ну-ну, полет высококультурной мысли, ага. Впрочем, не буду брюзжать. Не наркоман, грозящий прибавить мне работы если не суицидом, то убиением слабого ради необходимых для дозы дензнаков – и ладно. Чего еще от современных подростков требовать, пареньку всего-то лет пятнадцать.

Мальчишка примостился на краешке стула, аккуратно вытер салфеткой свисающую из носа соплю и с осторожным любопытством посмотрел на меня.

– Чего ревем? Что случилось? Памперс мокрый? Кстати, уважаемый эмо, не вы ли это в знак вселенской скорби бились головой об стену? Я в номере слышала какой-то странный звук!