На Ваш вопрос, следователь, был ли во время вечеринки приглашен в кабинет молодого Юсупова городовой и разговаривал ли я с ним, отвечаю, что не помню этого. Ни на этой вечеринке, ни вообще никогда Распутина я не видел. Об убийстве Распутина я узнал из газет, и никаких других сведений у меня об этом нет. На вопрос Ваш, следователь, слышал ли я выстрелы во время вечеринки, отвечаю, что не помню»[327]
.В проекте же всеподданнейшей записки решено было внести дополнительное разъяснение о причине забывчивости депутата: «В свою очередь действительный статский советник Пуришкевич, давая судебному следователю показания в качестве свидетеля, заявил… все участники вечеринки были в веселом настроении – пили вино»[328]
.Подобным заявлением Пуришкевич вставал в глухую оборону и фактически отказывался брать на себя вину, как это он сделал ночью 17 декабря.
Депутат вообще отрицал факт ночной встречи с городовым и ставил его в положение клеветника, решившего его оговорить.
Кроме того, Владимир Митрофанович вел себя весьма дерзко по отношению к следственным органам и полиции.
Серьезность заявлений Пуришкевича, его опровержение всего, что говорил Власюк, заставила следствие подвергнуть полицейского и дворецкого Бужинского, который, как выясняется из рассказа, и позвал его во дворец, очной ставке.
Думается, следователь Ставровский был удивлен тем, что произошло на его глазах. И вот что сообщает документ: «Власюк остался при своем первоначальном показании, что его пригласил Бужинский, которого он знает около 2 лет, и несмотря на то, что в указанную ночь было очень темно и улицы были плохо освещены, ошибиться он не мог. Бужинский же утверждал, что позвал Власюка к князю не он»[329]
.Зачем же тогда была затеяна вся эта история с цианистым калием? Был ли у нее смысл? Был ли смысл у всех этих тягучих подробностей, созданных в мемуарах постфактум?
Да, он был – если мы уберем из этой истории цианистый калий, как того требует от нас прокурорское дело: яда в теле не обнаружено.
Байка с ядом должна была сыграть роль отвлекающего эпизода. А все последующие события из мемуаров, сплетен, поддельных документов предлагают нам как минимум двух, а то и трех случайных убийц, участников якобы спонтанного акта политических психопатов.
Один из них – Феликс, который описывает свой выстрел в подвале дома.
Другой – бегущий Пуришкевич, стреляющий на ходу по жертве на улице: «Выхватил из кармана мой „Саваж“»[330]
. А затем: «Я бросился за ним вдогонку и выстрелил»[331].И третий – Дмитрий Павлович, по словам Феликса, убивший во дворе собаку.
Но если яда нет и он не предполагался – мы сразу увидим, что с самого начала планирования убийства нужен был только один убийца и только с одним оружием. Каковым и должен был быть браунинг 7,65.
Именно выстрел оправдывает выбор подвала для убийства и то, что убийцы крутили на граммофоне мелодию «Янки-дудль»: чтобы заглушить звук выстрела. А для отравления звукоизоляция не нужна.
В случае удачного идеально спланированного убийства у всех были свои роли: Лазоверт ведет машину, на которой Феликс отправляется за Распутиным. Их задача Распутина привезти. Дмитрий Павлович, как член царской фамилии, нужен, чтобы исключить при любом расследовании возможность обычного следствия, две дамы – для того, чтобы показать Распутину, что в подвале действительно пирушка. Пуришкевич, недавно обличавший Распутина в думе, видимо, для того, чтобы обличить его перед убийством. Поручик Сухотин, чтобы после убийства, переодевшись Распутиным, сымитировать его отъезд.
И должен быть сам убийца.
Кто он?
Он тот, кого городовой Ефимов видел из своей будки как человека в военно-походной форме. Думается, его же проезжающим в машине по Мойке должен был видеть и городовой Власюк, ведь если, услышав выстрел, он отправился к реке, мимо него должен был проехать таинственный автомобиль.
Примечательно, что в советском фильме Элема Климова «Агония» (1974), посвященном убийству Распутина, сценаристы Семен Лунгин и Илья Нусинов логично выдумали сцену подготовки покушения, когда все участники убийства, входя в подвал, сразу стреляют в портрет Григория, тем самым показывая, что у заговорщиков не было желания тянуть со смертью царского фаворита. Однако гипноз мемуаров и тяга к мрачной романтике в духе Цезаря Борджиа заставили и их повторить легенды мемуаристов.
Глава 18
Подозреваемые. Доктор Лазоверт
В прокурорском деле доктор Станислав Лазоверт не упоминается. Впервые мы узнаем о его причастности к событиям из мемуаров Пуришкевича, опубликованных в 1918 году в Киеве. В них сообщается, что доктор был врачом из санитарного поезда и к тому же выполнял важную роль в версии убийства Распутина, изложенной Владимиром Митрофановичем: он должен был сделать начинку из цианистого калия для пирожных и отравить вино, приготовив смертельную трапезу. А после этого под видом шофера поехать с Юсуповым в дом к Распутину на Гороховую и привезти жертву во дворец на Мойке.