Последняя торпеда Рейха. Подводные асы не сдаются!

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Совершенно секретно

Тов. Берия Л. П.

Уважаемый Лаврентий Павлович!

Работы, проводимые моей лабораторией в последнее время, особенно после перенесения ее на кафедру Военно-морской академии под руководство тов. Гончарова Л. Г. дали обнадеживающий результат.

Используя управляемое электромагнитное поле сверхвысокой частоты нам удалось успешно переместить на 200 м. стальную поковку весом более 800 г. А также капсулу с подопытной мышью на 35 м. Это позволяет считать, что мы движемся в верном направлении. Остается лишь найти инженерное решение, позволяющее увеличивать мощность поля.

<…>

* * *

Ройтер проснулся от нестерпимой боли в ноге. Ночь подходила к концу. Над их лагерем раскинулся невероятной красоты звездный шатер. Южный Крест, поблекший на светлеющем небе, плыл, как обычно, в окружении Мухи и Кентавра. Гакрукс совсем сник, но Акрукс и Мимоза различались вполне четко.[20]

Он почему-то вдруг вспомнил небо над Нарвиком. Как же тогда все было просто! Была страна, которой он служил, был фюрер, которому он верил, была идея, которая казалась столь очевидной. А что от всего этого осталось сейчас? Фюрер погиб, страна разорена, идея… да уже одно упоминание о ней теперь преступление. Одна только мысль и та преступна. И кто он, предотвративший бессмысленную атаку Гамбурга? Спаситель оставшихся без всего этого немцев или предатель, струсивший и не подчинившийся приказу? Глупому приказу? А как ты можешь судить со своей микроскопической кочки, глуп ли этот приказ? Если бы его отдал Папа, он бы ни секунды не сомневался. Но его отдал… Лют. Такой же, как и он, всего лишь, командир подлодки, его поддержал Рёстлер — хитрый жук, способный запутать кого угодно, особенно честного и прямого служаку, которым является Лют. Ему подчинился Линдеманн. И только они осмелились сопротивляться и искать правду… Теперь он сам себе фюрер. Возможно, то, что у него оказался партийный значок № 1 своего рода знамение. Ройтер покрутил его в руке. Какой маленький кусочек металла, и как много может значить. Он поднял его к светлеющему небу, держа двумя пальцами. Удалил-приблизил к глазам так, чтобы его контуры вписывались между звезд Южного Креста. Как дальше быть? Ответь! — Это был вопрос не к фюреру и не к Богу даже. Бог, тот Бог, в которого верила несчастная Вероника, Ройтера не любит. Это вопрос к кому-то, кто над Богом. Ведь ради чего-то же все это происходит!

Утренняя тишина, которая наполняла все окружающее пространство, и казалось, ее можно пощупать, нарушалась лишь потрескиванием углей в костре и двумя голосами, о чем-то оживленно спорившими.

Как мог догадаться Ройтер, это были Карлевитц и Майер.

— В момент контакта наблюдатель вступает во взаимодействие с объектом, и после этого ни состояние наблюдателя, ни состояние объекта не могут быть описаны отдельными волновыми функциями: их состояния спутываются, и волновую функцию можно написать только для единого целого — системы «наблюдатель + наблюдаемое», — доказывал Майер.

— То есть вы хотите сказать, что пока я не контактирую с видимым, хорошо, назовем его объектом, он находится в параллельной реальности, но как только я его вижу, он автоматически перестает быть фактом того мира и становится фактом этого мира. Получается, что я как бы «краду» этот объект из того мира и привношу в этот?

— Не только объект, но и весь параллельный мир с ним вместе. Наши координаты как бы спутываются. Да просто-напросто нет таких координат, которые бы наблюдатель мог построить вне наблюдаемого объекта, то есть уже, получается, самого себя. Чтобы завершить измерение, наблюдатель должен сопоставить свое новое состояние с прежним, зафиксированным в его памяти, для этого возникшую в момент взаимодействия запутанную систему надо вновь разделить на наблюдателя и объект.

— Но сделать это можно по-разному. По существу, мы измеряем (наблюдаем) лишь проекции, воспринимаемые в нашем мире…

«О боже!» — подумал Ройтер. Они так и не ложились спать. Они спорят ночи напролет об «Ипсилоне», о путешествиях в параллельных мирах, в то время как их собственный мир, они сами могут быть уничтожены в любую минуту. Лучшее, что может быть — это пуля аргентинского пограничника. Худшее… мы попадем к «своим», и тогда умирать мы будем долго. Припасы на исходе. А Майер рассчитывает восстановить установку по чертежам, которые сейчас находятся в радиоактивных отсеках, затопленных морской водой, — наивный романтик!