Последняя трапеза блудницы

– Друзья мои, – без пафоса обратился он к присутствующим. – Я благодарен вам за то, что вы пришли сюда разделить со мной радость от моей последней работы и быть первыми, кто ее увидит. Когда-то родители вывозили в свет своих дочерей на выданье, а я, по установившейся традиции, вывожу в свет свои картины. Вернее, это даже не картины – это мои роковые женщины – Дульсинеи, Лауры и Беатриче, вечные возлюбленные, владычицы моего сердца и моей кисти, музы, питающие мое вдохновение. Любуйтесь ими, загорайтесь от их огня, любите их или проклинайте… Только одного они вам не позволят – остаться безучастными, равнодушными и холодными.

Он поклонился, и в наступившем вдруг безмолвии два юноши, одетых в короткие хитоны на греческий манер, внесли убранную, словно невеста, белоснежной фатой и флердоранжем картину. Под полупрозрачными складками газа угадывалась прямоугольная рама, – но на месте холста, казалось, зияла пустота.

– Феофан! – художник жестом подозвал Маслова. – Открой ей лицо.

Астра и Матвей переглянулись. Санди предусмотрительно оперлась о стену, а Баркасов всем телом подался вперед. Никто не понимал, что происходит.

Скульптор, одернув лацканы смокинга, неуклюже двинулся вперед. Слова речи, которую ему предстояло произнести, не шли в голову, перед глазами все расплывалось. Приблизившись к картине, он собрался с духом и одним махом сорвал с нее белое покрывало. Причудливый бронзово-золотой багет обрамлял… прямоугольное отверстие, сквозь которое виднелись часть стены и драпировка.

Маслов растопырил руки и обернулся, как бы спрашивая у публики: «Что это значит?» Гости остолбенели. Никто не отдавал себе отчета в происходящем, никто не знал, как реагировать.

Какая-то женщина истерически захохотала. Это была Александрина.

– Она вам нравится, друзья мои? – как ни в чем не бывало спросил художник. – Неправда ли, вы поражены?

– Он рехнулся, – шепнула Астра на ухо Карелину. – Тронулся умом, когда увидел в мастерской растерзанное полотно. Поэтому и не отменил презентацию. Что делать?

– Ждать…

Пока она пыталась сообразить, как себя вести в сложившейся ситуации, Матвей пристально наблюдал за знакомыми лицами.

Маслов будто бы растерялся, но за этой растерянностью скрывалось злорадное торжество. Еще бы! Новый «шедевр» Домнина явно говорил не просто о творческом кризисе, как у него самого, а о полном провале, позорном фиаско. Наконец-то чемпион сошел с дистанции, спекся.

Баркасов, подобно большинству приглашенных, в недоумении таращился на пустую раму, которая и без картины являла собой произведение искусства. В его лице боролись сочувствие и странное удовлетворение. Высокий бархатный воротник, закрывающий его шею, наводил на размышления. «Что, если экстравагантная деталь туалета прячет синяк или ссадину, полученную ночью от бруска, метко запущенного моей рукой?» – подумал Матвей.

– У Маслова – шейный платок! – приникнув к нему вплотную, сообщила Астра.

Их мысли работали в унисон. Действительно, шелковый платок, небрежно повязанный скульптором, совершенно не шел к смокингу.

– Богема! Им все дозволено, – ответил Матвей. – Не торопись с выводами. У Домнина тоже блуза с пышным жабо до подбородка. Да и другие одеты не менее оригинально.

Александрина приободрилась, на ее щеки вернулся румянец. Она гордо выпрямилась и с двусмысленной улыбкой захлопала в ладоши. Ее усилия не пропали даром! Наглый, бессовестный пасынок сломлен, раздавлен. Он не в себе и продолжает ломать жалкую комедию, когда пора закрывать занавес. Финита, финал, финиш…

– Почему ты молчишь, друг? – обратился между тем художник к Маслову. – Тебе нечего сказать?

Тот овладел собой, приосанился и произнес, указывая на массивную раму:

– Это не «Черный квадрат» Малевича, господа! Это нечто куда более мистическое и… гениальное. Это истинное лицо женщины, неуловимое и вечно изменчивое, в котором заключается для нас, мужчин, целый мир. То, что рама пуста, – иллюзия нашего ума, одурманенного предрассудками и ложными мнениями. Игорь Домнин представил нам глубочайшую философскую концепцию женского и человеческого естества, суть которого – зеркальное отражение.

Феофан сделал эффектную паузу, устремив взгляд на слушателей.

– Язык у него здорово подвешен! – восхищенно присвистнул Матвей.

– А король-то голый! – выкрикнул какой-то мужчина.

На него зашикали. По залу пронесся смешок.

– Перед нами лучшее зеркало, когда-либо созданное кистью живописца! – продолжал оратор. – Вершина мастерства художника, ничего не добавляющего к картине природы, а только взявшего в раму часть божественного творения. Каждый может увидеть в ней то, что подсказывает ему собственное воображение. Каждый мужчина может увидеть здесь свою возлюбленную, каждая женщина – себя, а боги – гобелен, сотканный их фантазиями. Это лицо Вселенной, господа! – патетически воздел он руки к потолку.

Дамы бешено зааплодировали, мужчины прятали улыбки. Зал охватила нервная лихорадка, истерическое возбуждение.

– Что за прикол? – удивился молодой человек рядом с Астрой. – Нас разыгрывают?