Последняя трапеза блудницы

– Умеешь зарубить на корню хорошую идею. Впрочем, не злорадствуй, я пошутила! Еду в Москву, потому что надоело сидеть без толку в четырех стенах и слушать завывание вьюги. Знаешь, какие здесь снега?

– Догадываюсь.

– Скучный ты, Карелин, зануда и сухарь!

– Спасибо, – улыбнулся он. – Ты не скупишься на комплименты. Пожалуй, возьму тебя секретаршей в бюро. Печатать умеешь?

Астра сделала паузу, чем снова его насторожила.

– Ты прав, обойдемся без агентства, – заявила она. – Сыщик-любитель тоже неплохо. Мисс Марпл, например. Живет себе старушенция, и где ни появится, там непременно кого-нибудь прикончат. Полиция ищет убийцу, а она развлекается, разгадывает головоломку по каким-то совершенно незначительным, косвенным деталям.

– Сомнительное развлечение.

– К тому же у меня есть зеркало, ты не забыл?

– М-ммм-м… помню… – сдерживая смех, промычал Матвей. – Оно заменит нам целый штат: оперативников, аналитиков, экспертов, информаторов…

Астра или не уловила сарказма, или проигнорировала.

– Смотреть в зеркало жутко увлекательно! – воскликнула она. – Я как сяду напротив, так и уплываю туда, в его глубину. Задаю вопросы и жду ответа.

– И что ты там видишь? – осторожно поинтересовался он.

– Разное. Три дня назад пески видела… пустыню… и статую сфинкса, размытую, как через матовое стекло.

– Может, у тебя в глазах рябит?

– Не исключено. Или мне предстоит поездка в Египет. Там зимой хорошо, не жарко, только и гулять по Долине Царей… любоваться пирамидами. Ты видел пирамиды?

– По телевизору. Что в них интересного? Камни и камни…

– У вас там в Москве ничего не случилось? – вдруг спросила Астра. – А то у меня телика нет, отстала я от мирской жизни.

– Как же?! У нас знаменитого скрипача убили! – съязвил Карелин. – Можешь приступать к расследованию. Пора устроить зеркалу испытание.

Лучше бы он промолчал…

* * *

Художник вынес портрет в холл и установил на специальной подставке – он всегда так делал, прежде чем вручить работу заказчику. Сам встал чуть в стороне, со сложенными на груди руками и выражением полнейшего довольства на лице.

– Ну, как? Чудесно, не правда ли? В этом портрете я превзошел сам себя! – без тени смущения заявил автор шедевра.

Господин Теплинский, зная его репутацию и эпатажный стиль, все-таки оказался не готовым к тому, что увидел, – закашлялся, залился краской. Слова застряли у него в горле.

– По… позвольте… это м-моя… жена?

– Не моя же? – резонно заметил Домнин.

Михаил Андреевич вспотел и отвел глаза. Хорошо, что он отправился за портретом лично, а не послал водителя. Что скажет Инга? Она с самого начала не приветствовала эту идею, но Теплинскому хотелось запечатлеть ее образ на холсте гениального живописца. Чтобы потом, когда их обоих уже не будет, потомки восхищенно млели, глядя на картину, и пели дифирамбы ее красоте. Вот Рембрандт писал свою Саскию и прославил ее в веках! «Разве я не могу достигнуть того же за деньги? – рассудил Михаил Андреевич. – Пусть у меня нет таланта, зато я умею зарабатывать!»

– Я не заказывал… обнаженную натуру… – промямлил он.

– Где вы видите наготу? Дама одета в платье из тончайшей золотой паутинки. Тело просвечивает сквозь нее, как нежнейший плод.

Теплинский был шокирован и не сразу охватил взглядом все детали портрета. Между небрежно распахнутыми краями глубокого декольте виднелась грудь с розовым соском. Как будто художник публично раздел его жену и выставил на всеобщее обозрение. Срамота! О том, чтобы повесить картину в зале, где будет отмечаться юбилей, и речи быть не может!

– Это подарок на день рождения, – бессильно поник заказчик. – Я… собирался показать картину гостям.

– Ну так показывайте! Что вас волнует? Они будут рукоплескать.

– Послушайте… я вам заплачу… еще столько же, если… если вы уберете… голое тело. Что вам стоит? Пара мазков и… портрет обретет пристойный вид. Я прошу!

Домнин побагровел, его выпуклые глаза налились кровью.

– Это искусство, дорогой мой, а не ателье индивидуального пошива! – взревел он. – Вот здесь подправьте, там укоротите! Я не закройщик! Не нравится, я верну вам деньги, и дело с концом. У меня этот портрет с руками оторвут.

Художник поджал губы, обиженно отвернулся.

Мысль о том, что картина попадет в чужие руки, повергла Теплинского в полуобморочное состояние. Инга ему не простит! Хотя Домнин пользовался только фотографиями и видео, не вызывало сомнений, кто изображен на портрете. Инга была как живая, лишь одетая в старинные тяжелые золотые украшения и прозрачную ткань… Казалось, она вот-вот вздохнет, пошевелится и раздвинет в улыбке полуоткрытые губы.

– Нет! – испугался Михаил Андреевич. – Я заберу картину. Она принадлежит мне!

– Конечно… – процедил сквозь зубы художник. – К сожалению. Я уже не настроен отдавать ее вам. Полотно должно находиться в руках истинных ценителей, а не таких… нуворишей, выскочек, как некоторые.