Последняя улика (Сборник)

— Не знаю я ничего и ведать не ведаю. Напраслину возводите на невинного человека. Спал я всю ночь дома — жена подтвердит. В лесу не был. И землянки у меня нет никакой — к чему она мне? — слезливый, ноющий голос не вязался со жгучими, внимательными глазами допрашиваемого.

— Да ведь русским языком я тебе говорю, — загорячился оперуполномоченный, — при тебе парень сказал, вот он, протокол, сотрудник опять потряс бумагами. — Накануне он тебя видел, как ты из лесу крался. Только рассказал малый Алику про схорон, наутро и нашли лейтенанта…

Обыск в доме Степанко никаких особых результатов не дал. Ниткин тщательно упаковал в целлофановый мешок резиновые сапоги хозяина, они были чисто вымыты. Изъяли патроны и ружье с тщательно вычищенными стволами, небольшой топорик, который нашли в рюкзаке.

Клавдия Ивановна Степанко на предложение рассказать правду о шубе, отчаянно рыдая, сообщила, что одежду надела ее дочь, уезжая вечером на автофургоне.

— Холодно было, а у нее пальтишко на рыбьем меху.

— Зачем дочка нагрянула? — спросил Николаев, и женщина после долгих вздохов и рыданий рассказала, что у Тамары в котлопункте была недостача, мужу говорить не хочет — боится позора. А Мельников, когда дочь пришла за документами, ей сказал: «Если не уплатишь — в тюрьму за недостачу пойдешь». Вот и приехала она за деньгами. Стали у отчима просить — куда там, разорался, расскандалился. Он это с виду такой тихий, а дома зверь зверем! Ну, осерчала Томка и уехала.

— Зачем вы отправились к дочери, да еще так внезапно, никому ничего не сказав? И сразу после допроса? — Николаев чувствовал, что женщина не договаривает, утаивает чего-то. Клавдия Ивановна вытерла слезы:

— Когда меня ваш человек допрашивал, я испугалась. Тамарку, думала, посадили! Про шубу спросил, опять неладно. Сказала, что увезли шубу родственники.

Иван Александрович укоризненно взглянул на Петухова, тот виновато покачал головой. Вот где была ошибка! Не поверь он тогда Степанко на слово, возможно, все повернулось бы иначе. «Что ж, — подумал майор, учтем при разборе дела, только бы раскрыть его».

Степанко продолжала:

— Уговорила я мужа съездить к Тамаре. Он согласился, когда узнал, что милиция приехала, и денег дал. Отвезли мы ей нужную сумму, заскочили еще в Ийск, в охотничий магазин муж давно собирался, а от Заозерного-то до города близко. Тамара с нами собралась, недостачу, говорит, заплачу. Из Ийска мы прямо домой.

— А с шубой что?

Та отвела глаза:

— Мы у Тамары ее забрали и продали, на вокзале продали, у поезда.

— Вот как, — удивился Николаев.

Ведь Тамара сказала, что одежду с нее сняли неизвестные. Так и бывает, что преступник, даже все тщательно обдумав, допускает оплошность в чем-то. А выяснить, куда же делась пропажа, поможет очная ставка матери с дочерью. Любопытно, как они выпутаются.

Клавдию Ивановну обязали явиться в Ийск.

Уже поздно ночью выбрались из Ярино. Смертельно усталый Николаев, несмотря на нещадную тряску, подремывал на переднем сиденье газика, но даже в этой полудреме его не оставляли мысли о деле. «Никак не можем добраться до какой-то главной улики, все пока туманно, расплывчато, очень подозрительная эта семейка — Степанко и Баркова-Снегова. Похоже, что ищем мы именно их, но где, где найти основное звено? Землянка? Что за землянка?»

Небо уже светлело, когда добрались до Заозерного. Утром, которое уже почти наступило, предстоял обыск у Снегова. Из Ярино еще необходимо заехать в Одон, навестить, если можно, Богданова. Скрепя сердце майор отправил Степанко в отдел под конвоем одного Петухова.

— Да не беспокойтесь, я с него глаз не спущу. — Здоровенный старший лейтенант выглядел рядом с тщедушным счетоводом внушительно…

Отдыхать особенно и не пришлось. Едва, кажется, приклонили головы к цветастым подушкам в доме участкового Гришина, где им соорудили постель, как наступила пора вставать. Жена инспектора приготовила завтрак — на огромной сковороде шипела яичница с салом, стояли на столе обычные сибирские разносолы. Николаев с улыбкой наблюдал за Ниткиным, который еще глаза не мог открыть по-настоящему, досыпая на ходу, а уже косился на еду, откровенно сглатывая слюнки. Вчерашний день получился, что называется, разгрузочным.

Гришин даже в доме был при полной форме и сообщил начальнику райотдела, что сбегал уже, позвал Снегова к себе в кабинет. «Чтобы время вам не терять», — пояснил он. Позавтракали быстро.

По дороге в сельсовет участковый рассказывал о парне, да Иван Александрович уже знал о нем многое со слов Сенькина. Ничего плохого за мужем Тамары не числилось. Ну, был ершистый, задиристый, да разве это большой грех по молодости? А закон не нарушал. После армии и женитьбы остепенился совсем. Взрослый мужик стал. За жену беспокоится. Мы ему не сказали пока, почему она в действительности задержана. Говорим, задержали за недостачу. Вы уж сами с ним, — говорил на ходу Гришин.

…Снегов покуривал на крылечке сельсовета — рослый, плечистый, сибирское скуластое лицо. Одет по-рабочему: телогрейка, кирзовые сапоги. Поздоровался вежливо, без неприязни, тревоги своей не скрывал.