Последняя Утренняя Звезда

Он начал рассказывать ей о прошлом, о Форгхольме, ничего не утаивая, рассказывал то, что не сказал за много молчаливых ночей, которые они провели вместе в Лесу Лорн. И она отвечала, вспоминая свою жизнь, все хорошее и все плохое.

Прошли часы, пока оба не почувствовали, что самое темное время ночи прошло. На востоке появилось еле заметное сияние, хотя небо в том направлении полностью загромождали толпящиеся друг над другом кучевые облака. Впереди, несмотря на темноту уходящей ночи, из мрака вынырнула неровная линия гор, в центре которой виднелось отверстие, окруженное высокими пиками. Вход в узкий проход. Уртред изогнул рулевое весло, направив корабль прямо к нему. Наверно это Железные Ворота, о которых говорил Бронзовый Воин. Железные Ворота: последнее имя для последнего места, крайней точке мира.

Он еще раз пошевелил рулем. За Железными Воротами находится Искьярд. Теперь не слишком далеко. Уртред содрогнулся, вспомнив слова отца: в этом затерянном городе боги потребуют принести им жертву, принести ее в жертву.

— Таласса… — начал он, но слова застряли в горле. Как это может быть? Всю долгую ночь он говорил с ней, но сейчас у него слов не было.

Ее руки опустились, ветер прекратился, судно тихо скользило вперед. Она повернулась. Уртред невольно подумал, что даже в темноте, устав от недосыпания, она выглядит такой красивой. Бледная кожа светилась, чистый белый цвет ее плаща только подчеркивал это.

Она посмотрела на него своими серыми глазами, глазами цвета арктического неба. В них были слезы, и тут он понял, что никогда не видел, как она плачет, она никогда не жалела себя, даже чуть-чуть, даже когда горела в лихорадке от укуса вампира и знала, что скоро сама станет одной из них.

Корабль скользил все медленнее, ветер слабел.

— Уртред, поддержи меня.

Теперь он прижал ее к груди, и, казалось, их сердца бились в унисон. Когда же рассвет? Он начал молиться: Старый Отец, Солнце, Ре. Пусть твои лучи принесут нам радость, пусть вырвут нас из темноты. Но темнота Железных Ворот становилась все ближе и ближе, а на востоке не было даже самого слабого лучика солнца. Джайал и горцы по-прежнему спали волшебным сном.

Таласса слегка отодвинулась и посмотрела на него. В ее глазах был вызов. — Уртред, мы почти у Железных Ворот. Мы даже не знаем, какие опасности ждут нас за ними. Исполни мой последний каприз.

— Любой.

— Покажи мне свое настоящее лицо.

Он оглянулся: все эти годы маска защищала его от мира, а мир от него. Теперь пришло время отбросить ее в сторону. Они почти у своей последней цели. Пришел день, о котором его предупреждал Манихей в тот день, когда он пришел в Тралл. Он должен, наконец, освободиться от последнего подарка учителя.

Уртред протянул перчатки, расстегнул стальные зажимы и распустил пряжки, державшие маску на лице.

Ему показалось, что душа поднялась к горлу, и, как птица, бьется там, полностью лишив его воздуха. Мгновение пришло. Он расстегнул последнюю застежку и левой рукой снял с себя маску. Потом медленно повернулся к ней и отбросил маску в сторону, чувствуя на лице воздух, ощущая его всеми своими шрамами. Ее серые глаза даже не мигнули.

Однажды она уже видела то, что находится за маской. В Лорне, в помещении, залитом святым светом Серебряной Чаши. Но там все было иначе. В том свете казалось, что все исцеляется. Теперь она видела его лицо таким, каким оно было на самом деле. Странный вызов — вот что он почувствовал, когда их глаза встретились: он ожидал ее реакции, ужаса, может быть крика, идущего прямо из сердца, такого, какой вырвался у Вараша в Тралле, когда он показал свое лицо этому предателю, Верховному Жрецу храма Ре, но вместо этого она протянула правую руку и тонкими пальчиками, такими бледными, ореховыми прутиками волшебника, коснулась его изувеченной щеки, его почти не существующих губ. Но щеки больше не были изувеченными; их больше не пересекали безобразные шрамы: ее пальцы прошлись по гладкой коже, пошли вверх, к носу, как если бы она вылепила их из глины, только прикоснувшись к ним. Теперь там, где еще совсем недавно были только шрамы, появилась здоровая плоть.

Слезы появились в его глазах, он моргнул и понял, у него есть веки, которыми можно мигать, что он может закрыть глаза. И она поднялась на носочки, закрыла свои глаза и поцеловала его в губы — ничего более сладкого он не пробовал за всю свою жизнь.

— Ты здоров, — выдохнула она, освободила его и отступила назад.

Он поднял пальцы правой руки, но только коснувшись холодной сталью кожи вспомнил: перчатки. А пальцы, они тоже исцелились?

Голова закружилась, он никак не мог вздохнуть. Уртред отвернулся и посмотрел туда, где должно было взойти солнце. Ветра почти не было, но лед озера по-прежнему достаточно быстро скользил мимо корабля. И он еще держал маску левой рукой. Его портрет, таким он был раньше. Когда-то Манихей создал ее, и пропитал магией. Но теперь магия ушла, как и ее творец. Маска — это то, кем он был. Ее лак потрескался и сошел, обнажив дерево. Время уловок и притворства, время скрываться — закончилось.