Последняя война

Уже одну ночь Ласло переночевал в политотдельском общежитии, на нарах, в партизанской столице, в Смелиже. Уже второй день начался в новой жизни мадьярского солдата Ласло Неваи. А дома, в Будапеште, на улице Непкецтаршашаг, в далекой и страшной загранице, где висят флаги со свастикой и маршируют венгерские и германские гитлеровцы, в доме по этой улице худенькая Люци, жена Ласло, почти девочка, с трехлетним Яношем и совсем маленьким, родившимся в отсутствие Ласло, Дьердем ждут вестей от нового Славкиного приятеля, от этого Ласло Неваи. Но писем нет, никаких других вестей нет, потому что любимый муж Ласло, отец Яноша и крохотного Дьердя, пишет сейчас со Славкой статью для "Партизанской правды", а в штабе венгерской дивизии пишут в Будапешт на улицу Непкецтаршашаг похоронку, хотя солдат Ласло Неваи не пал смертью храбрых, а всего-навсего только пропал без вести. Вслед за похоронкой на эту улицу шла и другая весть. В том самом бою под Шилинкой, где был разгромлен венгерский гарнизон, где был убит начальник гарнизона майор Габор, партизаны взяли в плен раненого гонведа Надя Лайоша. Ласло предложил в штабе использовать Надя для связи с семьями венгерских солдат, перешедших на сторону партизан. Лайош согласился. Его уложили на повозку, выехали на дорогу к деревне, где стояли венгерские части, и пустили лошадь. Лайоша снабдили письмом от партизанского штаба, где говорилось, что раненный в бою венгерский солдат нуждается в серьезном лечении, в госпитализации, поэтому, не имея надлежащих условий, партизаны решили отпустить его в свою часть. Надь был отправлен в Будапешт. При нем были адреса венгров, перешедших к партизанам. Ласло Неваи передал Надю свое кольцо. И это кольцо шло в Будапешт вслед за похоронкой. Сначала извещение о гибели Ласло, затем кольцо. Бедная Люци сначала едва не умерла от горя, потом чуть не скончалась от радости.

6

Жизнь была слишком плотной, слишком густо замешенной. Она обрушивалась на Славку с такой силой, что душа, казалось, уже не могла без передышки принимать этого натиска. Каждый человек, любой живой человек, ходивший рядом в течение какого-нибудь года или полугода, в течение нескольких месяцев вмещал в себя так много, что лучше не трогать его, потому что опять обрушится на ту же душу столько всего, чего в иное, в мирное время хватило бы на целую жизнь, и не одного, а нескольких людей. Самому Славке, когда он в какую-то минуту вдруг оглядывался на себя - от того кювета, от того Варшавского шоссе, от той колонны на Юхнов, от тех немцев, породистых оккупантов, спешивших в Москву, и через снежную равнину до Дебринки, до смерти Сашки, до смерти Гоги, до "Смерть фашизму", до теперешнего Славки, - когда вдруг он видел себя в одном мгновенном свете, не верилось, душа отказывалась объять все это и вместить в себя. А рядом другие такие же люди, и дни еще, когда каждый день идет к тебе то с суземскими пожарами и казнями, то вот обрушивает сразу навлинскую трагедию с Инночкой и Верой Дмитриевной, и этого Ласло Неваи. Не успевает мозг, не успевает сердце, не успевает душа воспринять все это.

Примерно в таком духе рассуждал Славка, сидя в повозке рядом с инструктором политотдела, Виктором Цыганковым.

Славка устал от людей, от событий и потому неохотно сближался с новым человеком, старался как-нибудь обойти его или ограничиться, в крайнем случае, шапочным знакомством. Здравствуй, здравствуй, до свидания, будь здоров, как жизнь, ничего, слава богу, и так далее.

Виктора Цыганкова взяли на инструкторскую работу из Брасовского отряда. Приехал он в Смелиж вместе с женой, с Катюшей, которая стала работать в политотдельской столовке. Красавица. Чернобровая, черноглазая. Сам Виктор внешне незаметный: сыроватое лицо с почти неразличимыми белесыми бровями и ресницами, детские голубенькие глазки, голос тихонький, постоянно откашливается, чтобы говорить громче. И все же ему удалось как-то покорить эту Катюшу. Когда случалось бывать в столовке вместе с Виктором, Славка видел, как преданна, как заботлива была она, как влюбленно ухаживала за своим Виктором. Это нравилось Славке и немного удивляло. Что же она нашла тут, в этом Цыганкове, за этой незаметной внешностью? Значит, что-то было в нем, чем-то же он приковал ее к себе. Да, что-то было. Очень хорошо, что что-то в нем было. Дай бог ему и ей остаться в живых, дай бог им счастья. Здравствуй, Виктор, здравствуй, Слава. Как живешь? Ничего живу, будь здоров. Будь здоров, и так далее.

И вот они сидят рядом в повозке, погоняют Славкину рыжую кобылу, едут по поручению Емлютина и Бондаренко в один отряд разобраться в одном довольно тонком, щекотливом и страшноватом деле. Опять Славка отклонился от намеченного маршрута и едет совсем в другое место и по делу, о котором час назад даже не подозревал. Значит, опять какое-то новое переживание готовит ему новый день, опять волей-неволей надо входить в новую жизнь.