Читаем Последняя война полностью

Но еще за день до отправления, до этой напутственной речи, в лагере случилось событие, которое Славка тяжело переживал и долго не мог забыть. Утром, когда все вышли на завтрак, Славка открыл пианино, не мог он пройти мимо, открыл черную крышку, и из полутьмы, стоявшей в землянке, на него потек свет от белых клавиш. Он взял одну ноту, придавил наугад одну клавишу и долго слушал ее, пока звук постепенно не умер. Так же бережно закрыл крышку и с чудным этим звуком в ушах направился к выходу. Оттуда, сверху, послышался в эту минуту пронзительный крик Анечки. Славка выскочил одним махом наружу. Анечка висела на шее светловолосого парня, голубоглазого красавца, рядом стоял в ожидании невысокий сумрачный человек неопределенного возраста. Ни одного из них Славка не знал, никогда не видел. Дядя Митя был инструктором, старшим над этими девчонками-радистками, заброшенными в партизанские леса. Однако в качестве радистов посылали и парней, например вот этот белокурый красавец Вадим, он учился в одной спецшколе с Анечкой.

- Дима, как я рада, что с тобой все хорошо, как я рада. Дядя Митя тоже ведь не знал, что с тобой.

Дима напряженно улыбался. Дядя Митя теперь знал все, и ему не было весело и радостно, как Анечке. Прилетев сюда с первым самолетом, сделавшим посадку, дядя Митя стал объезжать всех подопечных своих, ездил на повозке не спеша, из отряда в отряд. Он знал еще в Москве, кто где у него работает, в каких отрядах и в каких районах, сбивчивые сведения были только от Вадима, потом вообще связь с ним оборвалась. И вот, проезжая по полю, в пятнадцати - двадцати километрах от партизанского отряда "Смерть фашизму", от его лагеря, где он уже был, где он прожил несколько дней, дядя Митя встретил - на войне и не такие бывают чудеса - встретил Вадима. "Наконец-то и этот нашелся!" - так подумал в первую минуту дядя Митя.

Ехали шагом, и Вадим рассказывал дяде Мите свою историю. Сбросили его по ошибке где-то в районе Брянска, парашют опустился прямо в расположение немцев, какой-то маршевой части. Доставили Вадима в Брянск. Умирать ему не хотелось. В таком возрасте, Вадим считал, вообще умирать глупо, к тому же еще он считал, что все равно потом сумеет перейти к своим, - словом, чистосердечно рассказал обо всем на первом же допросе: кто он, откуда и зачем выброшен, - рассказал и согласился работать у немцев. Установил связь с Москвой, получил удостоверение, в котором говорилось, что владелец удостоверения (аусвайса) имеет право свободного передвижения в городе Брянске, а также в его окрестностях, в пределах тридцатикилометровой зоны. Эту бумажку Дима вынул из внутреннего кармана пиджачка и протянул дяде Мите. Дядя Митя обстоятельно изучил все написанное на немецком бланке и, свернув осторожно, положил к себе во внутренний карман.

- И вот я бежал. Если бы мне сказали, что первого человека встречу вас, дядя Митя, дал бы руку отсечь, а не поверил. - Дима улыбнулся. Он был уверен, что ему повезло неслыханно.

Комиссар, как только уловил суть дела, не стал дальше слушать дядю Митю, не стал читать протянутую им бумагу, пропуск-аусвайс.

- Вы не подумали о том, - сказал он дяде Мите, - что привели в партизанский лагерь немецкого разведчика, что ваше разгильдяйство может стоить нам крови?

Сергей Васильевич не стал заниматься Вадимом, а передал это дело Мишакову. Мишаков изолировал парня от дяди Мити, от Анечки, взял его под вооруженную охрану и после долгой беседы один на один в лесу, там же, в молодой березовой чаще, поставил скамью, положил несколько школьных тетрадей и велел писать. Все писать, подробно, начиная от подробной автобиографии и кончая изложением всех обстоятельств, всех разговоров, всех действий, связанных с пребыванием и службой у немцев.

Славка недоумевал, как можно согласиться работать на фашистов? Работать на них? Значит, против нас, против своих людей, против своей матери, отца, против Анечки, против Родины... Но ведь он же на время согласился, не насовсем? Согласился, чтобы остаться жить - и уйти к своим. Уйти? А кто поверит? Кто может точно знать об этом? Но если даже и так, Вадим ведь уже предал один раз, был уже предателем, значит, может и в другой раз, и в третий, и всегда? Значит, верить ему нельзя, никто не имеет права верить - ни Мишаков, ни комиссар, никто, потому что он всегда может предать, встать против своих, против Родины...

10

В самой глубине лесов небольшая полянка, шагов двести в длину, а в ширину и того меньше. В одном углу, что пониже, высокий деревянный дом на сваях, с двумя выходами, в другом, на взгорочке, еще дом, поменьше первого и не на сваях, а на простом фундаменте. В первом, высоком доме разместился штаб, главный штаб партизанских отрядов южного массива Брянских лесов. Во втором доме жил взвод охраны. Между этими домами, в сторонке, ближе к лесной стеночке, стояла еще сараюшка, где была развернута кухня и где готовила на всех и спала там же молодая и красивая хромоножка Настя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное