Последняя война

Долго не мог разобрать, что бормотал немец. В конце концов все стало понятным. Да, это он сидит за новогодним столом, вот его оберст, его полковник, тогда он был денщиком у этого полковника, сапоги чистил ему, полковник шутки ради надел на него офицерский картуз и китель, взял у того, кто снимал, надел офицерскую форму и посадил рядом с собой, шутки ради, чтобы я послал этот снимок домой. Это глупая шутка моего полковника, моего оберста, поверьте же мне, о майн камерад.

Дмитрий Васильевич выматерился.

- Переведи, что я сказал.

Славка не знал, как это переводится. Ты что, не можешь по-ихнему выругаться? Не можешь? Не могу, у них нет таких слов, есть что-то слабое, гром-погода, что ли. Давай, Холопов, что знаешь, черт с ним, давай гром-погоду. Командир очень ругается, зих шимпфен, очень ругается, доннерветтер, он ругается, он требует говорить правду.

Немец смотрел своим молящим лицом, своими молящими глазами только на Славку, боялся оторвать от него взгляд, чтобы не видеть лица и глаз командира, поблескивающего черной кожанкой, мечущего гром и молнии. О майн камерад, вы не верите мне, но я сказал все, я уже все сказал. И немец закрыл свое лицо руками с толстыми короткими пальцами.

Ремень, портупея, кожанка, сапоги скрипнули, Дмитрий Васильевич поднялся. Стоя сказал:

- Позови бойцов. Вывести в лес, расстрелять. Исполнить приказываю тебе, Холопов.

Славка, бывало, называл уже немца Вилли, и ребята называли Вилли. Теперь он сказал ему: "ду", то есть "ты".

- Ду, - сказал Славка, когда Дмитрий Васильевич быстрым шагом уходил из помещения и уже ребята, заглядывавшие в окна, стали накапливаться в караулке, - ду, командир хочет, чтобы ты показал по карте, где стоит твоя воинская часть.

- О, пожалуйста, битте, я все могу показать по карте.

- Но здесь, - сказал Славка, - нет карты и нет лампы, а уже темнеет, надо пройти в штаб.

- О, битте, майн камерад.

- Но ты сам понимаешь, мы должны связать руки. Понимаешь?

- О, понимаю, майн камерад. - И как-то слишком уж понятливо завел руки за спину.

Ребята перевязали их и стали проталкивать немца перед собой.

Прошли мимо окон, а тут так: налево тропинка сбегает вниз, к поляне, где стоит штабной домик с высокой лестницей; направо, за угол штакетника, которым огорожен небольшой участочек, поднимается тропинка в еловую гущину леса. И немец повернул налево, к штабу. Тогда Славка, шедший за ним первым, как исполнитель, подтолкнул его карабином и кивнул, когда немец оглянулся, кивнул направо.

- Штаб? - недоуменно спросил немец. Но Славка ничего не ответил, а только опять кивнул направо, и ему показалось, что в этот момент пленный все понял. Он повернул направо. За Славкиной спиной шли молча ребята во главе с командиром взвода Васькой Кавалеристом. Впереди, в густой путанице деревьев, тлел красный уголек солнца, и тропинка, уходившая в темноту, тут, перед немцем и перед Славкой, была залита тоже красноватыми сумерками.

- Хватит, Холопов, - сказал за спиной Васька Кавалерист.

Славка поднял карабин, прицелился в затылок немцу, а тот все шел тихонько, в фуфайке, с перевязанными за спиной руками. Прицелился зачем-то в затылок и тут же вспомнил, как немец, тот еще, дебринский, выстрелил тогда в Сашкин затылок, когда Сашка шел босиком по снегу, вспомнил и почувствовал слабость в ногах, опустил карабин. А немец шел потихоньку. Тогда Васька обошел Славку, вынул из левой кобуры немецкий кольт, в правой у него был отечественный наган, быстрым шагом нагнал немца и с ходу всадил ему пулю в затылок. Так же, как и тогда Сашка, немец как бы натолкнулся на что-то, остановился, но не упал вперед, а повернулся, приподнявшись на вытянутых носках, и Славке показалось, что он поискал его своими округлившимися глазами. Глаза не нашли Славку за головами опередивших его ребят, и немец медленно повалился под ноги партизанам.

Славка в этот вечер лег спать молча. Похоже, правду говорил немец... А Дмитрий Васильевич? Неужели он не понял? Ну, а если понял, тогда что? Тогда он виноват? Он должен быть наказан? Кем наказан? За что? За то, что эти фашисты пришли сюда, эта орда захватила нашу землю, загнала нас в эти леса. За то, что они не считают нас за людей, нагло, как орды Чингисхана, хлынули с разбоем в наш дом?

Хлюпик, не выстрелил. Колени задрожали. Никогда это не повторится. Никогда.

Славка слез с нар, вышел, свернул цигарку, стал курить.

А утром принесли "Партизанскую правду", и в ней была напечатана Славкина заметка про этого немца: "Молодец против овец".

Славка еще подумал, что командир взвода, которого он недолюбливал за грубость, теперь будет презирать его, но Васька Кавалерист всех людей, кроме самого себя, считал неполноценными, вернее, несовершенными, и поэтому никого не презирал, а всех жалел, хотя и грубым был. Держа газетку в руках, прищелкивая по ней пальцами, он сказал Славке:

- Молодец, Холопов, успел описать, это хорошо.

А еще через день Славку взяли в газету.

2

Генерал Блоцман. Из приказа No 1 от 15.2.42 г.:

Разведкой установлено большое количество партизан... В селах ни