Последняя война. Великий Гусляр. Подземелье ведьм

Грубина удивляло, что в Милице начисто нет прошлого. Будто она никогда не ходила в старухах. Сам он груз лет ощущал. Не сильно, но ощущал в душе. А Милица словно вчера родилась на свет.

– Я вам нравлюсь? – спросила она.

– Как? – Грубину давно никто не задавал таких вопросов.

– Я красивая? Я привлекательная женщина?

– Очень.

– Вы пейте кофе, я еще налью… Я за ширму пойду и примерю платье. Вы не возражаете?

Грубин не возражал. Он был в трансе, в загадочном сладком сне, в котором поят горячим кофе с коржиками.

Из-за ширмы Милица, роняя вещи и шурша материей, продолжала задавать вопросы:

– Александр Евдокимович, вы бывали в Москве?

– Вы меня Сашей зовите, – сказал Грубин. – А то неудобно.

– Очень мило, мне нравится этот современный стиль. А знаете, несмотря на то что мы с Александром Сергеевичем Пушкиным, поэтом, были очень близки, он всегда обращался ко мне по имени-отчеству. Интересно, правда? И вас тоже Сашей зовут.

Грубин мысленно проклял себя за невоспитанность. Даже не так поразился знакомству Милицы Федоровны, ибо знакомство было давним, и ничего удивительного при ее возрасте и красоте в этом не было.

– Надо будет, Милица Федоровна, – сказал он официальным, несколько обиженным голосом, – пойти к Елене Сергеевне. Посоветоваться.

– Правильно, Сашенька, – засмеялась серебряным голосом из-за ширмы Милица. – А вы меня будете называть Милой? Мне так больше нравится. Ведь мы живем в двадцатом веке.

– Конечно, – сказал Грубин. Он продолжал еще обижаться, и это было приятно – обижаться на столь красивую женщину.

– Я только кое-что подгоню по себе. Ничего не годится, ну ровным счетом ничего. Потом поедем.

– Чего уж ехать, – сказал Грубин. – Десять минут пешком.

– А вы, Сашенька, инженер?

– Почему вы так решили? У меня образования не хватает. Я в конторе работаю.

Грубин говорил неправду, но эта неправда относилась к прошлому. Он знал, что с сегодняшнего дня он уже не руководит точкой по сбору вторичною сырья. Он скорее инженер, чем старьевщик. Прошлое было его личным делом. Ведь Мила тоже была старухой-домохозяйкой. А это ушло.

Милица вышла из-за ширмы, неся на руках платье. Она разложила его на столе, оттеснив Грубина на самый край, достала ножницы и задумалась. Потом сказала:

– От моды я отстала. Придется будить Шурочку.

– Да, Шурочка, – вспомнил Грубин. – Она за вас обрадуется.

19

Грубин остановился за дверью Родионовых, позади Милицы. Та позвонила.

– Они рано встают. Я знаю, – сказала Милица.

– Вам кого? – спросила, открыв, женщина средних лет, чертами лица и голосом весьма схожая с Шурочкой, из тех женщин, что сохраняют стать и крепость тела на долгие годы и умеют рожать таких же крепких детей. Более того, отлично умеют с ними обращаться, не создавая лишнею шума, волнений и не опасаясь сквозняков.

За ней стояли двое парнишек, также схожих с Шурочкой чертами лица.

– Вы к Шурочке? – спросила женщина. – Из магазина?

– Здравствуйте, – сказала весело Милица. – Вы меня не узнаете?

– Может, видела, – согласилась Шурочкина мать. – Заходите, чего в коридоре стоять. Шурка вчера под утро прибежала. Я на нее сердитая.

– Спасибо. Мы на минутку, – сказала Милица. Ей было радостно, что ее не узнали.

– Ваша дочь здорова? – спросил из полутьмы коридора Грубин.

– А что с ней станется? Шура! К тебе пришли!

Женщина уплыла по коридору, и за ней, как утята, зашлепали Шурочкины братья.

– Она меня не узнала! – сказала торжественно Милица Федоровна. – А я только позавчера у нее соль занимала.

Шурочка, заспанная, сердитая после домашнего выговора, выглянула в коридор, приняла при плохом освещении Милицу за одну из подруг и спросила:

– Ты чего ни свет ни заря? Я еще не проснулась.

– Не узнала, – сказала Милица. – И мама твоя не узнала. А его узнаешь? Пойдите сюда, Сашенька.

Грубин неловко ухмыльнулся и переступил раза два длинными ногами.

– Мамочки мои родные! – ахнула Шурочка. – Товарищ Грубин! Неужели в самом деле подействовало?

– Как видите, – сказал Грубин и повернулся, медленно и нескладно, как у портного.

– А как остальные?

Шурочка говорила с Грубиным, а на Милицу даже не смотрела.

– Остальные? – Грубин хихикнул и подмигнул Милице. – Про всех не скажу, а вот одна твоя знакомая рядом стоит.

– Какая знакомая?

Шурочка наморщила лоб, поправила челку, приглядывалась пристально к Милице. Но все равно угадать не смогла.

– То ли меня разыгрываете, то ли я совсем дурой стала, – сказала она.

– Я твоя соседка, Бакшт, – прошептала Милица. – И ты мне нужна. Как сверстница.

– Ой, мамочки! – сказала Шурочка. – Этого быть не может, я сейчас умру, если вы меня не разыгрываете.

– Полно, душечка, – сказала Милица. – У меня на стенке висят акварели. Я там очень похожа. Пошли, время не ждет. Надо уходить, а я без платья. Не в салопе же мне ходить по улицам. Мне придется сообразить что-нибудь из обносков.

– Чудеса, да и только, – говорила Шурочка. – Пойдемте на свет.

Тут она от волнения совсем перестала выговаривать знаки препинания.