Последняя жатва

Она жила за станцией, где образовался новый поселок, пока еще в виде одной длинной улицы из стандартных казенных домов серого силикатного кирпича, населенных семьями железнодорожников, рабочих и служащих молокозавода, хлебоприемного пункта, завода строительных конструкций и других районных предприятий. Домики были все одинаковые, разделенные на две половины и предназначались на две семьи. Возле каждого был участок под огород, сад. Планировщики задумывали хорошо, должны были получиться красивые, удобные жилища, красивая, в зелени, улица, вся из одинаковых фасадов: четыре окна в ряд, два окна мезонина, справа и слева каждого дома – одинаково выкрашенные веранды с крылечками. Но жизнь, как всегда, внесла свои конструктивные коррективы, и вся задуманная, запланированная красота погибла безвозвратно. Семей вселилось гораздо больше, и каждый дом был перестроен по-своему; все старались отгородиться друг от друга, иметь свои отдельные входы и выходы, даже калитки; вокруг каждого дома наросли разнокалиберные пристройки, клетушки, сарайчики, капитальные и на скорую руку; садовые и огородные участки превратились в переплетение заборов из штакетника и колючей проволоки на кольях, листов ржавого кровельного железа, подобранного на свалках, сосновых жердей и просто хвороста.

Володька, хотя и знал дорогу, но спотыкался впотьмах, вслух ругаясь: вдоль всей улицы громоздились кучи земли и глины, зияли глубокие траншеи и котлованы. Чужому, как он, человеку тут было легко угодить на дно какой-либо из ям, сломать ногу или руку. Это подводили в поселок водопроводную и канализационную сеть, и все чего-то не хватало, чтоб закончить работы и заровнять улицу – то труб, то коллекторов, то мастеров, то механизмов.

К Клавке надо было заходить со двора. У нее тоже было свое личное крылечко, свои сенцы с кладовкой, запертой на замок, крышкой погреба, тоже под крепким замком, – в поселке, случалось, пошаливали, лазали по погребам, обычно – пьянчуги, нагрести па закуску помидоров, огурцов или опохмелиться огуречным рассолом. А Клавке и кроме огурцов было что запирать.

Псы за заборами подняли остервенелый лай, зазвенели цепями, когда Володька, уже в полной тьме, подобрался к Клавкиному крыльцу. Кто-то прикрикнул на собак, еще кто-то спросил у невидимого соседа – кто это идет, к кому? «Да к этой…» – ответил в темноте голос.

В Клавкином зашторенном окне горел свет, в сенцах тоже, но дверь была заперта. Володька легонько постучал. С минуту было слышно, как внутри идет какая-то спешная возня, скрипят половицы, хлопают дверцы, запоры. Володькин стук, похоже, застал Клавку в момент, когда она прятала в свои домашние тайнички дневную добычу. Вот половицы скрипнули возле самой двери.

– Кто? – спросила Клавка настороженно.

– Свои, – сказал Володька тихо, зная, что за заборами слушают любопытные уши и псы от его голоса опять поднимут остервенелый лай.

– Володенька! – ахнула Клавка.

Звякнула задвижка, дверь распахнулась. Коренастенькая Клавка, переодетая уже в домашний халат без рукавов, пропустила Володьку через порог, защелкнула задвижку и тут же бросилась к нему, прихлынула своим мягким телом, до боли сдавила его шею полными крепкими руками.

– Володенька!

– Замараешься.. – выговорил Володька задушенно, высвобождая шею, чтобы можно было дышать. Каждый раз, встречая его у себя дома, Клавка вот так порывисто бросалась к нему, душила в объятиях сильных округлых коротковатых рук, впивалась в его рот мокрыми горячими губами и целовала с ненасытной жадностью. Клавкины ласки мгновенно зажгли его, Володьке тут же стало душно уже не от ее рук, а от тугой крови, застучавшей в нем. Сладко одурманенный, он обхватил ее льнувшее, подающееся навстречу каждому его прикосновению тело, тоже больно и крепко стиснул Клавку – в жарком запахе ее волос, помады, пудры. Клавка дала ему с полминуты сладко помучиться, все более опьяняясь своим желанием, и когда он захотел поднять ее и внести в комнату, бросить на кровать – она воспротивилась его попытке, оторвалась от него, отбросила его руки, полушепотом, обещающе говоря:

– Погоди, успеешь еще…

На полу сеней Володька заметил ее сумку, которую она брала с собой на работу. Сумка была пуста, только луковая шелуха желтела на дне, – успела Клавка ее опростать.

– Я приехала, а мне девчата говорят – был твой. Жду, думаю, к закрытию уж непременно подойдешь, – нет. Я еще жду, нарочно осталась, вроде счета подбить, – нет. Ну, думаю, с дружками распивает где-нибудь, а ты его, как дура, жди! Иду домой, решаю, – ну, если не придет, все, не прощу ему. Раз дружки дороже – ну и гуляй с ними, не буду о нем и думать, переживать… Значит, ничего серьезного у него нет, так просто, схотел, взошло в голову, – завернул по пути, а то и мимо пройдет, не вспомнит…