Герцогу Томасу Норфолку, напротив, именно с женитьбой короля и не повезло. Его племянница Катарина Говард соблазнила Его Величество своей девичьей прелестью, но оказалась столь глупа, что не сумела скрыть свой интерес к другому. Ну ладно бы это, но ведь была возможность просто оформить развод по причине уже существовавшего обручения с любовником. Но эта дурочка и тогда посчитала честь семьи дороже собственной жизни.
Честь не спасла (спасать было нечего, какая уж тут честь, если любовники признаются в содеянном!), зато себя погубила. А заодно и своего дядю герцога Норфолка, заверявшего короля в непорочности племянницы. Удалось выкрутиться, только порицая беспутную королеву вместе с остальными. Говарды всех мастей быстро отреклись от несчастной осужденной за прелюбодеяние королевы и принялись с особым остервенением разоблачать Катарину. Желая спасти свою шкуру, дядя усердствовал особенно.
Он сумел удержаться на плаву, хотя и запачкавшись кровью с эшафота племянницы, еще раз доказав, что Томас Говард герцог Норфолк непотопляем.
Несколько ранее герцог испытал первое потрясение, связанное с королевской семьей. Вообще-то в венах Норфолков королевской крови текло куда больше, чем в нынешнем короле, всего лишь сыне «бастарда» Генриха VII, вознесенного на трон победой в гражданской войне, а не по праву крови. Но Генрих VII делом доказал, что лучший король Англии и не нужен.
Нынешний король Генрих VIII должен бы относиться к бастардам теплее. Сначала так и было, потому что сыну, рожденному Элизабет Блаунт, король дал возможность называться герцогом Ричмондским, каким был его собственный титул до восшествия на престол. У королевы Катарины Арагонской не было сыновей, а ее дочь Марию король как преемницу не воспринимал.
Томас Говард подсуетился, и вот уже королевский бастард Генри Фицрой герцог Ричмондский оказался женат на дочери Томаса Говарда герцога Норфолка. Это был блестящий период для Норфолка! Конечно, молодожены слишком юны для осуществления консумации брака, но начало положено!
У Норфолка была еще одна радость. После возвращения из Франции его сестры с мужем Болейном две очаровательные дочери — Мэри и Анна — сумели очаровать молодого короля. Мэри стала его любовницей и даже родила сына, которого, впрочем, ее муж признал своим, а вот с Анной не повезло. Сначала она была любимой женой короля, ради которой тот даже разорвал отношения с Римской церковью и не испугался проклятий папы римского, но потом Анна не сумела подарить королю сына, родив дочь — рыжеволосую Елизавету. Последовали несколько выкидышей, обвинения в неспособности произвести на свет здорового наследника и казнь за прелюбодеяния, которых не было.
С этого времени в жизни Норфолка началась полоса невезения. Анну казнили, на него, хотя он и принимал активное участие в «расследовании» преступлений и требовал казни племянницы громче остальных лордов, пало недовольство короля. Это привело к тому, что после неожиданной смерти Генри Фицроя (подозревали, что бедный мальчик просто был неугоден слишком многим) король не признал право юной вдовы герцога Ричмондского на ее вдовью долю и на его имения под тем предлогом, что брак между ними так и не состоялся физически.
Это был уже совсем другой король Генрих, у которого после злосчастного турнира, когда он упал вместе с лошадью и два часа пролежал без сознания, сильно изменился характер, причем не в лучшую сторону. Возражать этому Генриху не рисковал никто, герцог Норфолк предпочел забрать дочь и промолчать по поводу ее прав, из которых осталось только одно — право называться герцогиней Ричмондской.
И все-таки он снова сумел породниться с королем, на сей раз через племянницу Катарину Говард. И снова неудача, снова дядя костерил племянницу больше всех, требовал ее казни и спокойно смотрел, как несчастной наивной дурочке отрубили голову, потому что имела неосторожность честно признаться в своих давних грехах, давно прощенных королем, и своей любви во времена замужества, уже только платонической.
На некоторое время Говард стал тише воды ниже травы, стараясь лишний раз вообще не попадаться на глаза королю. Вместе с сыном он успешно воевал во Франции, но пришло время вернуться и заново завоевывать положение при дворе.
Отец и сын Говарды — Томас Говард герцог Норфолк и Генри Говард граф Суррей — вернулись в Англию почти сразу после Томаса Сеймура. Если теперь и мог Томас Говард ждать от кого-то неприятности, так это от сына, который словно нарочно нарывался на стычки с королем. Пусть они по поводу поэзии, но от поэзии тоже недалеко до эшафота.
Говард-старший не раз уже выговаривал беспокойному Генри:
— Что за любовь к спорам? Ты угробишь и себя, и нас!