Последняя жена Генриха VIII. В объятиях Синей бороды

И тут на аллее показался Райотсли с гвардейцами. Катарина замерла, значит, Кэтрин сказала верно: ее решили арестовать! Генрих скосил глаза на супругу, та явно побледнела. Ну, ясно, подруга сказала о предполагаемом аресте. Мелькнула мысль ничего не отменять, посмотреть, как поведет себя Катарина, а потом вытащить из Тауэра, чтобы была послушней. Или вообще не вытаскивать.

Но он тут же подумал, что жена — послушней некуда, другую такую и впрямь не найти. К тому же вышагивающий Райотсли выглядел так, словно одержал победу. Над кем, над ним? Перехитрили, заставили поступить по-своему? Они посмели советовать королю, кого считать виноватым, а кого нет? Посмели советовать отправить королеву, его супругу, в тюрьму?!

Гнев короля рос с каждым шагом, приближавшим Томаса Райотсли к королеве. Генрих снял ногу с колен королевы и сделал знак, чтобы кресло покатили навстречу отряду. Катарина попыталась сама взяться за ручки кресла, но супруг остановил ее:

— Подожди здесь.

Завидев едущего навстречу короля, Райотсли несколько замедлил шаг и наконец совсем остановился.

— Что это значит?!

— Ваше Величество, во исполнение вашего приказа арестовать королеву, где бы она ни находилась, и препроводить в Тауэр, я привел гвардейцев и приготовил лодку! — бодро отрапортовал Райотсли.

— Что?! Дурак! Идиот! Кто тебе позволил?!

— Ваше Величество, ваш приказ… ордер на арест… — пытался защититься Райотсли.

Король продолжал бушевать:

— Пошел вон! Чтоб я тебя больше не видел! Прочь с глаз моих! Мошенник! Во-о-он!

Крик короля был слышен на весь парк.

Райотсли, с трудом придя в себя, скомандовал гвардейцам, и те почти бегом бросились обратно. Сам же бедолага все пытался объяснить королю, что не нарушил его приказ… Получив королевской тростью по спине, он поспешил ретироваться.

Вернувшись к супруге, король сделал знак слугам, чтобы те удалились, и, хитро сощурив глаза, поинтересовался:

— Ты знала об аресте от Кейт?

Отрицать было глупо, она только кивнула.

— Боялась?

— Конечно, Ваше Величество, хотя вины за собой не чувствую.

— А запрещенные книги?

— Кто вам нашептал эти наветы?

— В твоих тайниках ничего нет?

— Есть. Но только не книги, а переписанные тексты.

Король замер, она и впрямь дура?

— Что за тексты, Кейт?

На его лице явно читалось сомнение, не зря ли прогнал Райотсли.

Но Катарина лукаво улыбнулась:

— Ваши стихи, Ваше Величество.

— Что?

— Мы переписали ваши стихи и держим их у себя, чтобы читать, когда захочется. Конечно, мы не можем произносить все так же красиво и душевно, как вы, но стараемся.

Это была ее хитрость после первой угрозы ареста. Прочитав тогда донос, она приказала девушкам не только убрать из дворца все запрещенные книги, но и заменить их списками королевских стихов и нотами. На это потратили немало денег и времени, но теперь королева не боялась визитов ищеек Гардинера. Однако в Тауэр могли отправить и без обыска, как оказалось.

Благодаря помощи подруги и своей хитрости Катарина избежала Тауэра. Надолго ли?

Эдвард Сеймур нашел того, кто согласился свидетельствовать против герцога Норфолка. Подсказала его собственная жена Энн Стенхоуп, дама жесткая, надменная, давно мучимая несоответствием собственного положения фрейлины королевы своим амбициям, которые перехлестывали даже амбиции Генри Говарда. Женщина быстро сообразила, что если дочь и не станет свидетельствовать против отца, то жена, униженная его страстью к прачке, не упустит возможности расквитаться.

Так и случилось, леди Норфолк, которая немало натерпелась из-за мужа и его родственниц, согласилась с предложением свидетельствовать против него. К тому же это гарантировало, что ее собственные имения не тронут.

Король больше не желал видеть подле себя Норфолка, слишком часто Его Величество бывал оскорблен до глубины души его родственниками, а потом — никто заступаться за опального герцога не стал. Томаса Говарда герцога Норфолка тоже приговорили к смерти, как и его сына. Оставалось только королю подписать этот указ о смертной казни.

Но Его Величеству было не до Норфолка или казней. Он слег окончательно. После нескольких дней облегчения наступило обострение. Король горел огнем, бредил, был в полузабытьи. Потому никто не стал подносить ему указ о казни герцога Норфолка, хотя сама казнь была назначена уже на следующий день.

Королева, стоя на коленях в своей часовне, молилась. Никто не сомневался, что Генрих доживает если не последние часы, то последние дни. Его тело раздулось как бочка, король уже почти не открывал глаз, хрипел и мало кого узнавал. После того как он, не узнав Катарину, обозвал ее шлюхой и потребовал выйти вон, королева предпочла удалиться. Даже умирающий король был опасен. Мало ли что придет ему в голову на смертном одре?